Профессия
Шрифт:
– Значит, судьба все же недостаточно добра ко мне, – делает вывод Иванна.
И я произношу четко, почти по слогам, претендуя на некий пафос:
– Иванна, я хочу быть для тебя и настоящим адвокатом, и привлекательным мужчиной. Но больше всего на свете я хочу быть профессионалом. И я обещаю тебе, что сделаю все от меня зависящее, чтобы эти дни не были последними ни для тебя, ни для моего чувства. Чтобы ты делала выбор не в «последние дни» и все равно выбрала меня.
Она, наконец, смягчается, роняет снисходительно:
– Ты мог бы
Я стараюсь не слушать шорох ее одеяла. Май стоит холодный. Ночи леденят кровь. Я почти не сплю, почти не дышу, почти не смотрю в окна.
И мысль об Энжи тоже не греет. Мы увидимся... Но до этого я должен встретиться с Гарри. И все это наваливается холодными предчувствиями и вдавливает в ледяной матрац на ее ледяном полу. Энжи – девочка-призрак. Чего мне ждать от этого призрака? К добру или к худу?
А может... ни к тому, ни к другому. Может, просто девочка. Мои предчувствия могут и обманывать. Такое уже бывало – и я не очень-то им доверяю.
День измотал напряжением, и ночь продолжает изматывать. До меня доносится всхлипывание. Укрывшись с головой, уткнувшись лицом в подушку, Иванна плачет о том, что не хочет умирать молодой, не хочет считать эти последние дни и прислушиваться к тиканью невидимых часов. О том, что совершила когда-то ошибку. О том, что есть необратимые поступки и неотвратимое возмездие. И о том, что не верит в ангелов-хранителей.
Я предпочел бы не слышать ее плача. И я уверяю себя, что не слышу его. Я не умею утешать. И пока еще не сделал ничего такого, что могло бы утешить ее хоть немного: ничего не нашел, ничего не решил.
Говорят, это будет очень холодное лето. Не холоднее, конечно, чем была зима, но очень-очень холодное. Я стискиваю зубы и сжимаю кулаки, представляя этот коварный летний холод. Хорошо бы сбежать вместе с Иванной на Кипр, или на Бали, или на Канары. Хорошо бы сбежать вместе с Иванной – из этой темной квартиры, от этого плача – на светлый, залитый солнцем остров. На пуленедосягаемый, невзрываемый остров...
Я снова влип в такое дело, от которого сжимается сердце. Я сам готов уткнуться носом в подушку и оплакивать свое безрадостное существование.
Но я не сделаю этого.
Я мужчина.
28. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Утром она вообще не смотрит в мою сторону. Может, решила для себя что-то важное. Может, она решает для себя что-то важное каждое утро, а к вечеру заходится в рыданиях.
Я тоже напряжен и спешу расстаться с Иванной, но она, словно угадывая мою тревогу, вдруг приглашает меня войти в офис. Я кошусь на стрелки часов и вхожу. Сажусь в кресло для посетителей в ее роскошном кабинете. Вижу перед собой успешную, известную VIP-персону.
– Мы редко видимся... в нормальных условиях. При дневном свете, – усмехается она, по-прежнему избегая моего взгляда. – Я хотела бы... поговорить с тобой, Илья. То есть нет, не поговорить. Я не хочу,
– Отвечать?
Она снова криво усмехается, словно морщится от резкого ветра. Жмет кнопку для вызова секретаря.
– Два кофе.
Сима приносит чашки и сахар. Кивает мне жизнерадостно – давно не виделись. Иванна провожает его взглядом и говорит, глядя в чашку кофе, словно гадая на кофейной гуще растворимого «Якобса»:
– Я вдруг подумала о том, что это дело, которое перешло мне от отца, не должно остаться без присмотра потом... Это довольно успешный бизнес, слаженная команда, компания, которая и без меня будет продолжать свою работу и будет процветать. Я бы могла уже иметь взрослого сына... ну, почти взрослого, который подхватил бы наше дело, дело нашей семьи, дело Слуцких. Но у меня нет сына, нет дочери, и меня уже почти нет. Мне жаль оставить все... постороннему человеку, Орлову... или кому-то другому... мне это обидно. Ты мало знаешь дела этой компании, ты не «настоящий юрист», но я оставлю это все тебе. Сегодня же я оформлю все необходимые бумаги. Твоего ответа не требуется. Мне все равно, будет ли это наследство подарком для тебя, проблемой или обузой. О ночных разговорах – забудь. Ночь – не лучшее время для здравого смысла. Но при свете дня я могу рассуждать целиком здраво.
Я молчу. Прячу взгляд. Ответить нечего. После такого заявления я – в первую очередь – должен быть заинтересован в ее смерти.
– А все остальное? «Опель»? Квартиру? Твое состояние?
– Хочешь все?
– Конечно.
Теперь и она от удивления не находит слов.
– Наверняка, у тебя еще есть драгоценности. Акции. Счет в Швейцарском банке.
– Есть. Ты хочешь это все?
– А кому ты это оставишь? Платья, косметику... вот этот пояс, прошитый серебряными нитями? Белье?
– Прекрати!
– Завещай это мне! Почему нет? А я обеспечу тебе пышные похороны! По крайней мере, это я могу тебе гарантировать!
И снова ее лицо искажают судороги рыдания. Она прикладывает руку к глазам. Пытается сдержаться из последних сил.
– Уйди...
Я остаюсь неподвижным.
– Выйди! За что же ты мучишь меня? Мне и без того... и без тебя... я не могу...
Отрывает руку от лица.
– У меня впереди рабочий день. Меня ждут люди. Уйди!
И всматривается в меня пристальнее. Стою, глядя ей прямо в глаза. Пожалуй, я несокрушимая скала, выросшая в ее кабинете.
– Ты плачешь?
Она подходит и стирает своей крошечной ладошкой слезу с моей щеки.
– Плачешь. Мучишь меня и сам плачешь. И себя мучишь тем, что не можешь мне помочь. Глупый мальчик...
Боль – всего лишь иллюзия. Иллюзия того, что в этот миг ты теряешь то, что тебе очень дорого. Никакой боли нет. Ничего не дорого. Все проходит и все можно пережить... Но в этот момент адски больно...