Происхождение фашизма
Шрифт:
Гитлер был недоволен буржуазным миром, но это недовольство неудачника, а отнюдь не революционера, каким часто пытаются изобразить его представители буржуазной историографии. Источником подсознательно впитываемого политического опыта служила для него деятельность венского бургомистра К. Люэгера, лидера Христианско-социальной партии. Он восхищался его демагогическим искусством, тактической ловкостью, которые, казалось, могли заставить людей забыть о своих особых классовых интересах. Апеллируя к «маленькому человеку», Люэгер умел привлечь на свою сторону и мелких буржуа, и служащих, и рабочих-католиков, что придавало ему авторитет в глазах верхов.
Страницы «Майн кампф», где речь идет о формировании политических убеждений ее автора, поражают теоретическим убожеством. Он схватывал те или иные элементы немецкой буржуазной идеологии, не вникая в их структуру. Его внимание поглощено лишь «вопросами организации идей, их способностью мобилизовывать массы»{197}. Навсегда врезалась в его память случайно увиденная массовая демонстрация венских рабочих, организованная социал-демократами. Он инстинктивно почувствовал, какая мощь заключена в этих многотысячных шеренгах. Но впечатляющее шествие рабочих интересует его только с одной точки зрения, какими методами удалось собрать воедино такую массу. Отсюда его восхищение теми, кто умел оказывать сильное воздействие на окружающих, будь то Люэгер или же ловкая аферистка, сумевшая обманом распространить негодное средство для ращения волос. Как и Муссолини, ему свойственно глубочайшее презрение к массам, которое даже выражалось в сходных формулировках, отдающих ницшеанством вульгарного пошиба: «Психика широких масс нечувствительна для всего половинчатого и слабого. Подобно женщине… масса больше любит того, кто властно требует, чем того, кто просит…»{198}.
Нежелание служить в австро-венгерской армии подтолкнуло Гитлера к переезду в Мюнхен. Первую мировую войну он воспринял как выход из бесцельного существования. Гитлер полностью во власти «духа августа 1914». Уже 3 августа он отправил письмо баварскому королю с просьбой о зачислении в армию. Служить ему пришлось в качестве ординарца в 16-м баварском резервном пехотном полку. Казалось бы, армия с ее строгой дисциплиной будет неподходящим местом для великовозрастного бездельника. Но именно в армии, где все было предопределено и расписано, где не нужно было думать о завтрашнем дне, где все решения принимало начальство, Гитлер нашел удобное пристанище. Он исправно нес службу. Однополчане не любили его за то, что служба переходила у него в выслуживание. Ему достался большой набор наград, но по этому поводу даже его друг Э. Рем говаривал, что в окопах награды достаются труднее, чем в штабе. Дальше ефрейтора его все-таки не продвигали, так как, по мнению начальства, будущий фюрер не обладал «командирскими качествами»{199}.
Политическое пробуждение Гитлера начинается в конце войны, когда кайзеровское войско утратило былой ореол славы, когда замаячил призрак поражения, когда окончательно испарился «дух августа 1914». Для ревностного служаки это было страшным ударом. Он ищет виновных в том, что немцы утратили единство. Венский опыт незамедлительно подсказывает ответ: конечно же, «еврейские отравители народа». Такая могучая и опытная в военном деле нация, как германская, просто не могла проиграть войну на полях сражений. Кроме того, причины поражения кроются и в искусной пропаганде противника. Наряду с венским корифеем демагогии Люэге-ром Гитлер высоко ставит пропагандистское искусство Ллойд Джорджа, Клемансо, а затем и Вильсона. Из этого следовали выводы о роли пропаганды как важнейшего фактора в жизни народов, о необходимости обращения к самым широким массам, рассчитывая не на интеллект, а на эмоции. Представление о том, что Германия проиграла войну в силу невоенных обстоятельств, позволило Гитлеру немного позднее выдать легенду об «ударе кинжалом в спину» за свою собственную, тем более что в качестве виновников всех бедствий выступали «ноябрьские преступники» — категория, очень удобная благодаря своей емкости и неопределенности.
Уже тогда Гитлер начинает помышлять о политической деятельности. После Ноябрьской революции отряды фрейкора и рейхсвера беспощадно расправлялись со всеми, кто был заподозрен в сочувствии к Баварской советской республике. Гитлер включился в работу комиссии по расследованию дел лиц, замешанных в революционных событиях. Он опять старательно выслуживается перед начальством, становится активным участником охоты на «красных». Так водоворот контрреволюции подхватил ранее аполитичного деклассированного мелкого буржуа и бросил его в лагерь экстремистской реакции.
Мы уже говорили, как Гитлер попал в сферу пропагандистской деятельности баварского рейхсвера и по его заданию вступил в Германскую рабочую партию А. Дрекслера. Вместе с ним в эту организацию вступают профессиональные военные из разряда ландскнехтов — авантюристов с опытом войны и контрреволюционного террора. Из 193 человек, упомянутых в самом раннем списке партии (осень 1919 г.), — 4 офицера, 8 унтер-офицеров и 12 солдат. Не менее 20 % всех членов партии так или иначе связаны с рейхсвером{200}. «Без войска, — признавал Гитлер, — нас всех здесь не было бы. Мы все вышли из этой школы». Не случайно именно Бавария стала колыбелью и первоначальным плацдармом нацизма. После разгрома Баварской республики здесь окопались многочисленные формирования «черного рейхсвера», «национальных союзов», «организаций самообороны» и т. п. Баварские реакционеры самодовольно называли свою вотчину «ячейкой порядка» в противовес «греховному Вавилону», т. е. революционному Берлину.
Посланец рейхсвера, Гитлер сразу же взял в свои руки пропагандистскую работу Германской рабочей партии.
Нужно было решать главную задачу, поставленную командованием — завоевание масс. Особенно актуальный характер она приобрела после провала капповского путча.
В феврале 1920 г. партия обзавелась программой. Пресловутые «25 пунктов», принятые на собрании в пивной «Хофброй», были выдержаны в духе пангерманизма и геополитики: объединение всех немцев в Великой Германии, колонии для того, чтобы разместить избыточное население, и т. п. В них явно ощущается влияние «фёлькише». Такие пункты, как «уничтожение процентного рабства», муниципализация больших универсальных магазинов, земельная реформа, рассчитаны на мелкобуржуазные элементы города и деревни. В стиле дешевой мещанской патетики звучало положение о том, что «общее благо выше личной выгоды». В целом мелкобуржуазный экстремизм «25 пунктов» в отличие от первой программы итальянских фашистов не прикрыт псевдореволюционной фразеологией.
Вскоре партия сменила вывеску. Она стала именоваться Национал-социалистской рабочей партией Германии. Термин «национал-социализм», однако, не был изобретением Гитлера и К°. Уже князь О. фон Бисмарк удостоился звания первого, национал-социалиста за введенное им социальное законодательство. Понятие «национальный социализм» фигурировало и в писаниях основателя сионизма Т. Герцля. О национальном социализме, противостоящем социализму интернационалистическому, мечтали в довоенное время либералы во главе с Ф. Науманом. Хотя идеологи этих идейно-политических течений вкладывали различный смысл в понятие «национал-социализм», общей чертой всех его истолкований являлась враждебность марксизму, подлинному научному социализму. Еще в начале XX в. в Австро-Венгрии возникла Австрийская национал-социалистская партия, занявшая по отношению к рабочим других национальностей этой лоскутной империи враждебную позицию. От австрийских национал-социалистов заимствовано дополнение к названию партии, отразившее прежде всего антимарксистскую направленность гитлеровской организации, поскольку именно марксизм отождествлялся с интернационализмом. В то же время нацисты спекулировали на популярности идей социализма.
Гитлер быстро прибрал к рукам творение Дрекслера и взял курс на превращение «кружка пивных политиков» в массовую партию. Хотя в Мюнхене, где в то время существовало 49 партий и где, по словам одного из современников, насчитывалось с дюжину кандидатов в бисмарки и столько же кандидатов в наполеоны, трудно было выделиться, Гитлеру удалось обратить на себя внимание. Своим экстремизмом он стремился подавить и противников, и конкурентов в собственном лагере. «Чтобы вести нашу борьбу, нам нужно насилие… Пусть другие… рассиживают в своих клубных креслах, мы хотим вспрыгивать на пивные столы», — истерически вопил главарь нацистов. Драками и побоищами на улицах и в пивных нацисты стремились доказать свою боеспособность тем, кто стоял за их спиной. Покровительство рейхсвера помогло им в создании специальных военизированных отрядов СА (Sturmabteilung). Костяком их стала бригада Эрхардта — главная сила капповского путча. Ее командир вынужден был скрываться после организации серии террористических актов. Через посредство Рема летом 1921 г. бригада поступила в распоряжение Гитлера.
Гитлером заинтересовываются те, от кого зависели судьбы Германии. Он неоднократно выступает перед избранной публикой в «Национальном клубе», среди членов которого магнаты индустрии и аристократы Гугенберг, Кирдорф, Стиннес, барон фон Вангенхейм, граф фон Калькрейт, Э. Ольденбург-Янушау и др.{201}
С начала 20-х годов Гитлер получал финансовую поддержку не только от баварских нотаблей и рейхсвера. Средства поступали от магнатов индустрии и аграриев из разных районов Германии. Когда страна оказалась в тисках военно-инфляционного кризиса и марка катастрофически обесценилась, нацисты получали субсидии в твердой валюте. У них нашлись покровители и среди зарубежных крайне реакционных кругов, в частности в Финляндии, Швеции, Швейцарии, США, Франции, Чехословакии и т. д. Трудно и, наверное, практически невозможно получить исчерпывающее представление о субсидировании нацистской партии. Бывший имперский казначей Ф. К. Шварц уверял, что важнейшие документы были уничтожены в канун падения Берлина. Но и тех данных, которыми сейчас располагают историки, вполне достаточно, чтобы судить о том, кто вскармливал фашизм. Конечно, было бы упрощением сводить проблему взаимосвязи фашизма и монополий к перечислению того, кто, когда и сколько платил. Именно такой примитивный подход пытаются без всяких на то оснований приписать марксистам буржуазные историки. В действительности марксистско-ленинская историческая наука стремится раскрыть характер взаимосвязи между фашизмом и монополистическим капиталом во всем его многообразии. Роль господствующих классов в генезисе фашизма вырисовывается в полной мере лишь в контексте политических, социально-экономических и духовных процессов, присущих буржуазному миру в период общего кризиса капитализма.