Происхождение фашизма
Шрифт:
Что касается нацистской партии, то, несмотря на производимый ею шум, в начальный период своего существования она была еще довольно слабой. Как признавал на процессе по поводу «пивного путча» 1923 г. видный нацист Фрик, баварским властям ничего не стоило подавить ее. Почему это не было сделано? Ответ на этот вопрос имеет большое значение для понимания генезиса германского фашизма. Дело в том, что для властей нацисты — «ядро обновления Германии». Еще определеннее высказался тогда же министр юстиции, убежденный консерватор Гюртнер, назвавший нацистов «плотью от нашей плоти». Становление нацизма и политическая карьера его лидера неотделимы от политики правящих кругов.
Глава 3
ЗЛОВЕЩИЕ ВСХОДЫ
ПОХОД, КОТОРОГО НЕ БЫЛО
Пока нацисты еще терялись в обширном и многообразном потоке
На итальянском политическом горизонте маячили реакционная и либерально-реформистская альтернативы. Необходимо было сделать выбор.
Реализации либерально-реформистской альтернативы препятствовали как расстановка сил в социалистической партии, где реформистскому течению противостояли максималистские «революционные фракции», так и относительная слабость буржуазных леволиберальных группировок.
Замыслы сторонников «либерального курса» вызывали недоверие праволиберальных, или, точнее сказать, консервативных, фракций верхов. Да и сами по себе эти планы были слишком куцыми: они предусматривали главным образом участие реформистов в качестве младших партнеров в правительственной комбинации. Социальные уступки, которые по логике вещей должны были лечь в основу такого курса, сводились к минимуму.
Тем временем фашисты изо всех сил старались продемонстрировать благожелателям в верхах свою активность и боеспособность. Пользуясь попустительством, а то и прямой поддержкой властей, фашистские скуадры терроризировали страну. Они громили помещения рабочих партийных и профсоюзных организаций, редакции газет, кооперативы, квартиры неугодных политических деятелей, в том числе не только коммунистов и социалистов, но и католиков. В частности, погром был учинен в доме левокатолического парламентария Г. Мильоли. На транспорте, предоставляемом властями, фашисты совершали карательные экспедиции не только против селений, но и против крупных городов. Особого размаха террор достиг в провинциях Эмилия и Романья, где позиции левых были сильны и в городах, и в деревнях. О том, что при желании властям не стоило бы большого труда подавить фашистский террор, свидетельствовал эпизод в Сарцане близ Генуи 21 июля 1921 г. Колонна из 500 сквадристов во главе с А. Думини, который войдет в историю как убийца депутата-социалиста Д. Маттеотти, по пути в Каррару заняла станцию Сарцана. Но там находились восемь полицейских и три солдата под командой капитана. Думини вступил с ним в переговоры. Сквадристам, привыкшим к содействию властей, надоело ждать исхода переговоров. Они окружили маленький отряд и стали шуметь, что пора покончить с болтовней. Тогда разозленные представители власти взяли ружья на изготовку. Из фашистских рядов раздался револьверный выстрел. Ответом стал ружейный залп. Несколько убитых и раненых фашистов осталось на земле, остальные обратились в бегство. Инцидент в Сарцане явился уникальным событием, явным исключением из общего правила, как и поведение болонского префекта Ч. Мори, пытавшегося усмирить фашистов. Не случайно Мори вскоре лишился должности.
Как явление общенационального масштаба, фашизм формируется в рамках политической стратегии буржуазии.
Если землевладельцы Паданской долины и часть промышленников использовали фашистов как ландскнехтов для расправы с крестьянами и рабочими, то даже умеренные группировки пошли на вовлечение фашистов в партийно-политическую структуру правящего лагеря. Джолитти, например, рассчитывал «приручить» фашистов и с их помощью «образумить» социалистическую партию. Он был в то время твердо уверен в том, что ему удастся сохранить контроль над ситуацией. (Только в 1924 г. он голосовал против доверия режиму чернорубашечников.) Даже представитель леволиберального крыла Ф. Нитти, предпринимавший немало усилий в духе либерально-реформистского курса, в конечном счете склонился к мысли о необходимости включения фашистов в правительственную коалицию. Летом 1922 г. он вел переговоры с Муссолини, нащупывая конкретные условия для подобного варианта.
Конечно, позиции различных либеральных группировок были при этом неодинаковы. Для Нитти дело шло о политическом эксперименте. Чтобы обеспечить его осуществление, нужно дать фашистам значительную свободу.
Этот взгляд на вещи сохраняется у Нитти и после того, как Муссолини пришел к власти. Весной 1923 г. либеральный политик подробно излагал свою точку зрения: «Необходимо, чтобы фашистский эксперимент совершался без помех: никакой оппозиции с нашей стороны… Если эксперимент не удастся, никто не сможет сказать, что в этом повинны мы или хотя бы что мы чинили препятствия. Если же он удастся, все должно будет вернуться к нормальному порядку вещей и к конституции, а это единственное, чего я желаю и в чем фашисты могут сослужить нам службу»{202}. Суть этих замыслов, как справедливо отмечает П. Алатри, сводится к следующему: «Фашисты должны были, по существу, вытащить каштаны из огня, т. е. раздавить социализм, а затем передать «очищенное» таким путем государство святошам либерализма и демократии»{203}. Мавр сделает свое дело и уйдет, полагали Нитти и его единомышленники.
Планы Джолитти были выдержаны в духе довоенного трансформизма. Умудренный прошлым опытом политик рассчитывал, что в рамках широкой коалиции удастся сгладить острые углы политической практики и идеологии фашистов, «нормализовать» фашизм, введя его в определенные конституционно-парламентские рамки как ценное к ним дополнение. Фашистский экстремизм должен был стать «живительным импульсом», освежающей струей для одряхлевшего либерализма. Безусловно, Муссолини не столь уже приятный партнер, но ведь в прошлом каток трансформизма укатывал и правых и левых. На это и надеялся престарелый политик, явно недооценивая, как и Нитти, динамику фашизма.
Наконец, целью правых либералов во главе с Саландрой было создание консервативно-фашистской коалиции. Естественно, Саландра рассчитывал стать премьер-министром такого реакционного правительства, но достойное место в нем предполагалось отвести и фашистам. Незадолго до «похода на Рим» Саландра, встречаясь с делегацией фашистов своего родного города, просил, чтобы его считали «почетным фашистом»: он записался бы в активные фашисты, если бы ему не было 60 лет{204}. Конечно, консервативный политик зашел так далеко, потому что предвкушал момент, когда он станет главой кабинета. Но вряд ли у него вырвались бы такие слова, не будь он проникнут чувством близости к новой политической силе. Депутат Сандрини, также представитель праволиберальных кругов, считал фашизм спасителем либеральной Италии и силой, способной консолидировать правящий лагерь: «В фашизме я вижу принцип, который объединяет всех нас». Именно эти группировки итальянских верхов рассматривали фашизм как «немного, к сожалению, грубое, но мускулистое крыло либерализма»{205}. Они даже опасались буржуазно-демократической альтернативы консервативно-фашистскому решению. Их страшила возможность создания коалиции из социал-реформистов Турати, либералов Нитти и представителей католической партии «пополяри» во главе с Л. Стурцо.
Даже те буржуазные ученые, которые хотели бы преуменьшить степень ответственности верхов, не могут не считаться с суровой реальностью фактов. Так, итальянский историк Р. Де Феличе признает вину правящих кругов Италии, похоронивших возможность создания буржуазно-демократического правительства с участием реформистских лидеров Ф. Турати и Д. Маттеотти. Господствующие классы Италии избрали решение «более простое и более соответствующее традициям» — они предпочли ориентироваться на фашизм{206}. Если для либералов левого толка ориентация на фашизм была прежде всего следствием определенных политических расчетов, то консервативное крыло либералов исходило главным образом из принципиального сходства своих внутриполитических и внешнеполитических установок с фашистскими. Особенно четкие формы фашистско-консервативный альянс принял на, так сказать, локальном уровне. Американский историк Ч. Майер прав, говоря, что важным фактором укоренения фашизма в структуре страны было не только насилие, но и фактическое слияние фашистских организаций с ассоциациями землевладельцев, местными либеральными клубами, коммерческими и промышленными группировками{207}. Этот сплав в свою очередь оказывал сильное давление на Рим. Фашистские тенденции в правящих верхах подкреплялись мощными импульсами, исходившими от провинциальной элиты.
Финансово-промышленные круги оказывали фашистам не менее широкую и существенную поддержку, чем их политическое представительство. К осени 1921 г. у буржуазии прошел острый приступ «великого страха». Революционное движение шло на убыль, «большевистская угроза» уже не выглядела прямой и непосредственной. Недавно пережитый ужас оставил неизгладимый след в сознании финансово-промышленных магнатов. Теперь они были «обозлены, но отнюдь не настроены панически».
Делать ставку на фашизм их побуждали не страх и растерянность, а целый комплекс соображений тактико-стратегического характера. В 1921 г. им удалось воспользоваться экономическим спадом для контрнаступления против трудящихся. Но весной 1922 г. наметилось улучшение конъюнктуры. Крупная буржуазия опасалась, что это может привести к новому подъему рабочего движения. Чтобы радикально устранить возможность подобной угрозы, нужно было принять меры, не дожидаясь возникновения нового революционного подъема. В фашизме многие влиятельные промышленники и банкиры как раз и усматривали подходящее орудие для своеобразной превентивной контрреволюции, призванной установить режим, который сможет обеспечить твердый порядок, право собственности и беспрепятственного получения прибыли. Глава фашистов Муссолини, по словам президента Конфиндустрии 1920–1922 гг. Э. Конти, в глазах делового мира был человеком, который больше верит в элиту, чем в массу, — человеком, который «борется против тех, кто стремится ввести господство серпа и молота…». Естественно такой человек «не мог не нравиться Конфиндустрии»{208}.