Происхождение фашизма
Шрифт:
Наглядным примером того могут служить так называемые «левые нацисты» во главе с братьями Штрассерами, которых буржуазные историки обычно изображают носителями неких «социалистических» идеалов первоначального нацизма. Аптекарь из баварского городка Ландсхута Грегор Штрассер даже чисто внешне мог служить живым воплощением воинственного мелкобуржуазного экстремизма. Его могучее телосложение, тяжелые кулаки и зычный голос были весомыми аргументами на многочисленных митингах и собраниях, часто сопровождавшихся потасовками. Если младший Штрассер — Отто — был главным образом кабинетным идеологом, то Грегор отличался бойцовским темпераментом и организаторской хваткой. Пока Гитлер сидел в заключении, Штрассер-старший сосредоточил в своих руках основные пружины нацистского партийного аппарата, и вплоть до конца 1932 г. на его плечах лежала тяжесть повседневной рутинной работы, которой чурался фюрер НСДАП. Именно Г. Штрассеру Гитлер после выхода из тюрьмы поручил завоевание Севера, где нацистам противостояли главные силы рабочего движения.
Известный западногерманский историк М. Брошат охарактеризовал концепции братьев Штрассеров как «ярко выраженные социалистические и пролетарско-революционные». Выражая прочно укоренившуюся в буржуазной историографии точку зрения, он утверждал, что «по крайней мере до начала 30-х годов между более революционно настроенной северогерманской НСДАП и мюнхенским партийным руководством оставалась глубокая пропасть»{236}. Несостоятельность этой идеи достаточно обстоятельно раскрыта марксистско-ленинской исторической наукой. Немало материалов, опровергающих это истолкование содержится и в работах зарубежных авторов разной ориентации, хотя для большинства буржуазных ученых такой взгляд уже успел стать аксиомой.
Прежде всего необходимо отметить неуместность определения «левые» применительно к штрассеровской группировке. Более широкое и активное использование антикапиталистической фразеологии не может служить для этого основанием. Их идейно-политические представления не выходили за пределы воззрений крайне правого националистического лагеря и в существенных моментах совпадали с официальной идеологией нацистской партии. Очень много общего у них и с «идейным богатством» «революционных консерваторов», причем во взглядах «левых» нацистов еще больше ощущается налет архаичности, преклонения перед «здоровыми» порядками средневековья. Идейную близость с «революционными консерваторами» подчеркивал в своих послевоенных воспоминаниях сам О. Штрассер.
Разработанная штрассеровской группой в 1925 г. программа в целом была близка 25 пунктам НСДАП, отличаясь от них лишь двумя чертами. Во-первых, несколько резче звучали антикапиталистические мотивы: речь шла о «социализации» крупных предприятий, ограничении крупной земельной собственности. А во-вторых, штрассеровская программа громко проповедовала идею сословно-корпоративного переустройства общества. Такой «органический» порядок должен был, по мысли авторов программы, ликвидировать классовое деление общества, обеспечить социальную стабильность, загнав все трудовое население в принудительно организованные гильдии, цехи, «товарищества». Совершенно прав Р. Кюнль, когда пишет, что штрассеровская программа «прокламировала возврат к докапиталистическим и раннекапиталистическим отношениям как выход для средних слоев из угрожаемого положения при позднем капитализме»{237}. Мысль о возврате к «славным» спокойным временам, когда все было устойчиво, когда каждый сверчок знал свой шесток, импонировала умонастроению «старого среднего сословия»: мелких предпринимателей, торговцев, ремесленников, которые испытывали повседневное давление крупного капитала.
Подобные взгляды находили отзвук и у служащих, и у неустроенных «академиков».
Как доказательство «левизны» штрассеровского течения буржуазные историки приводят тот факт, что оно ратовало за активную «рабочую политику», часто апеллировало к рабочим, пытаясь оторвать их от левых партий.
Надо отметить, что «рабочая политика» нацистов в последнее время стала привлекать самое пристальное внимание буржуазных ученых. Их интерес к этой теме в известной мере носит прикладной характер. Это видно хотя бы из тех задач, которые ставил перед своим исследованием американский ученый М. Келе: проверить эффективность «рабочей политики» нацистов, проанализировать, насколько им удалось «искоренить классовое самосознание у рабочих». В фокусе внимания Келе деятельность «левых» нацистов, наиболее активно пытавшихся внедриться в рабочий класс{238}.
Понимая, что социальный консерватизм братьев Штрассеров находится в противоречии с устоявшейся легендой о них как о выразителях «левых» тенденций в НСДАП, Келе не останавливается перед их развенчанием, а истинным глашатаем такого рода тенденций у него предстает… Геббельс. Тот действительно одно время подвизался в качестве секретаря и ближайшего приспешника Штрассера-старшего, но очень быстро переметнулся на сторону Гитлера. То обстоятельство, что именно Геббельс и ему подобные выступали в роли проводников нацистской «рабочей политики», со всей очевидностью обнажает ее демагогический характер.
Современные буржуазные историки навязывают мысль о том, что нацистская партия в целом первоначально придерживалась «прорабочего курса» в полном соответствии со своим названием. Поворот вправо, в сторону средних слоев и правящих верхов, будто бы произошел вынужденно, потому что не удалось вырвать рабочих из-под влияния коммунистов и социал-демократов. «Поворотные пункты» в истории нацистского движения западные ученые ищут между 1924 и 1930 гг. Чаще всего в качестве таковых фигурируют даты парламентских выборов 1928 и 1930 гг. или начало мирового экономического кризиса 1929–1933 гг. Полагают, что выборы 1928 г., на которых нацисты получили всего 2,6 % голосов, показали неэффективность курса, рассчитанного на привлечение рабочих, и тогда только происходит метаморфоза в сторону национализма и консерватизма за счет «социализма»{239}.
Нетрудно уловить сходство такой трактовки с антитезой «движение — режим». Только в итальянском варианте она представляла собой противопоставление раннего фашизма режиму Муссолини, а в Германии, где генетическая фаза затянулась, буржуазные историки находят «поворотные пункты» еще до прихода Гитлера к власти. Таким образом настойчиво протаскивается мысль о том, что фашизму изначально были присущи некие «социалистические свойства», которые он терял (правда, не полностью) по пути к власти. В эту схему и вписывается противопоставление штрассеровского крыла Гитлеру и его мюнхенскому окружению.
На самом же деле в основе «рабочей политики» нацистской партии, о каком бы ее течении ни шла речь, лежала идея интеграции рабочего класса в так называемое «народное сообщество», т. е. ту форму организации социальной жизни, которую нацисты намеревались создать взамен веймарских порядков. Интеграция по-нацистски означала жестокое подавление рабочего класса, ликвидацию его социальных завоеваний. В то же время наряду с грубым насилием она включала и солидную дозу социальной демагогии. Предполагалось вытравить у рабочих классовое самосознание, внушить им иллюзорные представления о принадлежности к некоему сословию «трудящихся руки и мозга», которое фактически охватило бы все самодеятельное население и было бы почти идентично «народному сообществу». Различие между Гитлером и штрассеровским крылом в подходе к этой проблеме состояло лишь в том, что нацистский фюрер скептически оценивал возможность «завоевания» рабочего класса до прихода к власти, когда удастся расправиться с его авангардом — коммунистами, тогда как «левые» надеялись, что смогут привлечь рабочих еще в ходе «борьбы за власть». Позиция «левых» нацистов оказалась совершенно нереалистичной. Анализируя политику нацистов по отношению к рабочему классу, А. А. Галкин отмечает, что «при сохранении демократических завоеваний трудящихся им даже при самых благоприятных обстоятельствах не удается дезорганизовать и повести за собой большинство пролетариев»{240}.
Антикапиталистическая пропаганда «левых» нацистов служила удобным прикрытием подлинных целей нацистского руководства. Кроме того, наличие «левого» крыла создавало для Гитлера выгодный фон, поскольку в глазах верхов он выглядел более умеренным и респектабельным. Опять возникает аналогия с Италией: и там верхи видели в Муссолини сравнительно респектабельного лидера, способного обуздать наиболее непримиримых поборников мелкобуржуазного экстремизма. Этим и объясняется весьма терпимое отношение обычно скорого на расправу Гитлера к штрассеровцам. Г. Штрассер был «устранен» лишь во время «ночи длинных ножей» — 30 июня 1934 г.