Проклятая
Шрифт:
Долгое время в комнате стояла тишина.
Я разглядывала свои руки, чётко осознавая, что абсолютно не понимаю собственную магию. Как может нечто столь омерзительное, как пытки и смерть, получаться вместе с очень даже живыми яблоками… или розами…
А ещё — как может призрак любви… да нет, не любви даже — просто заботы — так ранить сердце? А ещё больнее осознавать, что это просто призрак.
Вот как сейчас.
Прав Александр — это действительно ад, когда любви нет. Когда ты никому не нужен. Наверное, страшнее любых пыток.
Я села на кровати. Тряхнула головой — в волосах запутались веточки и лепестки. Ну надо же… Позвать горничную? Обойтись духом? Да кому какая разница, как я выгляжу!
— Спасибо, — голос звучал хрипло после сна. — Спасибо, что побыл со мной.
Хотя имел полное право послать меня в бездну. Или даже сам туда отправить.
Он поднял голову, встретился со мной взглядом. Пришлось прикрыть глаза — он сиял. Так… красиво. Так волшебно.
Я со вздохом отвернулась и зачем-то ещё раз шепнула:
— Спасибо.
А он, всё ещё глядя на меня, неожиданно произнёс:
— В чём я так согрешил, что мне досталась ты?
Я усмехнулся. До боли захотелось коснуться его щеки, но я не решилась.
— Глупости. Ты святой.
Он рассмеялся — совсем невесело.
Я сцепила пальцы в замок.
— Не смейся, это правда. Твоя молитва меня в прошлый раз чуть не убила. И только твоя, а ведь я делала так со многими и очень даже набожными. Никто из них не смог… никто из них не сияет. Только ты.
— Поэтому ты заставила меня читать молитву вчера? — откидывая яблоко, поинтересовался Александр. — Хотела умереть.
Я только кивнула.
А разве не очевидно?
— Алисия, когда ты в последний раз ела?
Я изумлённо уставилась на него.
— Не… не помню. А что?
Я, правда, не помнила. Зачем забивать себе голову такими пустяками? В моей памяти и так целые фолианты заклинаний, зелий и ритуалов. Ещё и это? Ну нет.
Александр склонил голову набок, рассматривая меня.
— Как ты ещё жива, великая и ужасная ведьма?
Я опустила голову и выдохнула:
— Это ненадолго.
— Правда? — сейчас его голос звучал глухо.
Я вздохнула.
— Знаю, ты считаешь меня проклятой и всё такое, но на самом деле я прекрасно понимаю, скольких людей я убила, понимаю, что мне уже не очиститься, что я уничтожаю всё, к чему прикасаюсь, что я — чудовище… и понимаю, что…
Резкая боль обожгла щёку. Я вскинулась. И уставилась на оказавшегося очень — волнующе — близко Александра.
— Дура, — тихо произнёс он тем же глухим голосом. Я только сейчас поняла — от сдерживаемой ярости. — Ты как ребёнок, Алисия. Нашкодить ты смогла, а наказание принять решимости не хватает?
— Это и есть наказание, — грустно вздохнула я. — Куда уж горше?
Александр улыбнулся — неожиданно зло.
— Жить… Не так ли, Алисия? Много горше.
— Я не могу так, — пролепетала я, понимая, что он прав. — Я не могу так больше.
— Придётся, — он прищурился, взгляд стал ещё злее. — Ты всё это натворила. Ты и только ты. Расхлёбывай.
Я посмотрела на него — сквозь навернувшиеся слёзы.
— Ты… ты мне… поможешь?
Его руки сжались в кулаки. Я подумала — ударит.
И впрямь дура. Как я могу такое просить? У него? У кого бы то ни было. И какая разница, сколько раз я буду кричать, умолять, что он мне нужен? Это ничего не изменит. Прошлое не отменишь.
Я сжалась под его взглядом, как птичка перед змеёй.
Тишина звенела, как натянутая струна. Натянутая? Между нами?
Александр вздохнул и отвернулся. Тихо произнёс:
— Кто, если не я?
Чт…что?
Я ушам не поверила.
— Ты…
— Вот я и говорю: за какие грехи ты мне досталась? — грустно улыбнулся он.
Я покачала головой и с трудом выдавила:
— Ты святой.
Он рассмеялся. А я смотрела, как он сияет, и отчаянно желала его коснуться.
Неужели в этом мире ещё есть свет, который не ранит?
Мне так много хотелось ему сказать — про то, что никак не могу забыть нашу единственную ночь, про то, что боюсь остаться одна, про то, какой он добрый — в отличие от меня. Вместо этого я зачем-то спросила (как ребёнок, честное слово):
— Что я должна делать?
Думаю, он понял мой вопрос как-то иначе. Потому что, задумчиво посмотрев на меня, ответил:
— Хорошенько отдохнуть. И перейти в свои апартаменты, там удобнее и намного теплее.
Я не хотела. Не хотела оставаться одна, но и так уже злоупотребила его добротой: явилась в его спальню, заснула на его постели — ну в самом деле! Он всё-таки принц. Где мои манеры?
Александр вызвал слуг — кажется, готовить мне обед. Я попыталась встать — голова кружилась нещадно. Пришлось схватиться за полог. Тот опасно треснул.
Ни слова не говоря, Александр подхватил меня на руки и понёс в другие комнаты — где удобнее и теплее.
Я положила голову ему на плечо — словно так и должно быть. И думала: какая же я дура — ну неужели вера, клирики, войны стоят того, чтобы лишать себя удовольствия просто быть с ним рядом? Даже его предательство там, в инквизиции, теперь казалось мелочью. Подумаешь, предал! Я, вон, сколько народу положила. И есть ведь человек, который считает, что я достойна жизни. Достойна помощи.
Меня уложили в кровать. И сказка неожиданно кончилась: Александр куда-то исчез, а меня окружили испуганные до дрожи горничные. Кое-как они умудрились меня вымыть и одеть — в чёрное домашнее платье. Чёрное!