Проклятые вечностью
Шрифт:
– Признаюсь, – кутаясь в кожаный плащ, прорычал Ван Хелсинг, притянув к себе Селин, едва не провалившуюся по горло в снег, ступив на непрочный наст, – я представлял себе ад немного иначе!
– Ад у каждого под стать грехам! – не оборачиваясь, ответил граф.
– Я еще не успела совершить столько грехов, чтобы нести такую кару, – произнесла Анна, падая в снег. Ее каштановые локоны заледенели, выбившись из под капюшона, и теперь темными сосульками топорщились в разные стороны, царапая лицо.
– А у нас идет по совокупности! – ухмыльнулся вампир, пытаясь пусть и не самой удачной из его острот хоть как-то разрядить атмосферу. Даже для него это путешествие
– Видимо, на наших плечах лежит груз твоих преступлений! – в тон ему бросил Ван Хелсинг.
– За плечами каждого, кто принял вечность, текут реки крови! – произнесла Селин, дрожа от холода, будто осиновый лист. – Все мы не без греха и не нам судить о тяжести каждого из них.
– И все же, сколь сильны заблуждения людей, – задумчиво проговорила Анна, прижимаясь к графу. – Веками непосвященные представляли себе бездну, объятую огнем, в то время как истинный ад – это обжигающая стужа. Самое холодное место во Вселенной.
– Люди вообще часто ошибаются! – глядя перед собой, проскрежетал граф. Складывалось ощущение, что холод подчинил себе даже голос, делая его более резким, напоминающим скорее звериный лай, чем человеческую речь.
Они шли уже не первый час, но горы, казалось, совсем не приближались – призывно манили их, но будто отдалялись с каждым шагом; это говорило о том, что в действительности они бесконечно далеки и видны за многие километры лишь благодаря своей, непостижимой для человеческого разума, высоте.
Мороз, подогревающий злобу от безысходности, был нестерпимым даже для вампиров. Одежда покрывалась коркой льда, затрудняя движения; ветер, несущий мириады мельчайших снежинок, острых будто иглы, до боли обжигал кожу; замерзшие пальцы немели, несмотря на теплые перчатки, а каждый шаг давался им все труднее, казалось, что путники медленно вмерзали в толщу заснеженного плато.
Непрекращающаяся пурга не оставляла ни малейшей возможности для полета, не давала найти укрытия, ослепляла, а пелена слез, увлажнившая глаза несчастных, мгновенно замерзала, обращаясь хрусталиками льда, причинявшими сильные неудобства. Но хуже всего было время, неустанно игравшее с ними злые шутки. В этом потустороннем мире оно проходило по одному ему ведомому маршруту: иногда проносясь с невероятной скоростью, а иногда – замертво падая на промерзшую землю и, действительно, один земной час здесь приравнивался к неделе, проведенной по ту сторону жизни. Вокруг них властвовала лишь ночь, и никто не мог даже предположить того, сколько часов назад, а может быть и дней или даже месяцев, они покинули замок Дракулы.
Их окружал абсолютно новый мир, в котором царствовали свои законы. Попавшие в него не ведали ни голода, ни жажды, не нуждались в отдыхе, не чувствовали усталости, единственной их реальностью был леденящий душу холод, приносящий непомерные муки, терзая тела. Дракула и Анна, прижавшись друг к другу, шли впереди, оставляя на снегу глубокие следы, а за ними, стараясь не отставать, следовали Ван Хелсинг и Селин. Прильнув к груди охотника, девушка старалась прислушиваться к ритму его сердца, так идти становилось легче. Ощущение близости его тела вселяло в нее силы и грело душу. По большей части они шли молчаливо, лишь изредка обмениваясь короткими фразами, но тишина меж ними не была напряженной, это скорее походило на беззвучный разговор двух влюбленных, понимающих мысли без слов.
Они были такими разными, пришедшими из враждующих между собой
Может логика в этом и была: чтобы заслужить прощение и вернуться в райские чертоги, он должен был искупить в аду свои грехи, но подарив свое сердце Селин, разве сможет он получить обратный билет на небеса? Разумеется, нет! Это горькое осознание наполняло его душу скорбью, ибо узнав о своей истинной сущности, мужчина не мог избавиться от навязчивых мыслей об истинной сути. Он хотел домой, к ангелам, и теперь прекрасно понимал, почему не смог найти себе места в мире людей.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы вернуть себе нормальную жизнь? Хотела стать тем, кем ты была когда-то? – проговорил охотник, нарушая молчание.
– Человеком? – отозвалась девушка.
– Да.
– Пожалуй, даже чаще, чем нужно. Но потом ко мне приходило осознание того, что невозможно повернуть время вспять и появляется страх.
– Страх? – непонимающе спросил охотник.
– Да, я боюсь. Боюсь, что уже не смогу быть человеком. Это время безвозвратно ушло, я приняла свою темную сущность. Сейчас мне ясна моя природа, а потеряв это знание, я стану никем: уже не вампир, но и не человек вовсе. Я смогла оставить за спиной двадцать лет человеческого бытия, но перечеркнуть почти четыреста лет вампирской жизни нельзя.
Этими словами она внесла еще больший разлад в его и без того истерзанную душу. Охотник, к собственной горечи, даже не думал о том, как он будет жить в том случае, если Господь снизойдет до его молитв и вернет крылья. А подумать стоило!
– Почему ты так цепляешься за свою сущность? Что хорошего в том, чтобы быть вампиром?
– А что хорошего в том, чтобы быть оборотнем? Или ангелом? – тут же отозвалась она, глядя на него, но будто прочитав в его взгляде молчаливые терзания души, предпочла не баламутить едва осевший осадок. Охотник не мог смириться со своей новой природой. Вампирша это понимала, но какое-то внутреннее чутье говорило ей о том, что и человеком быть он тоже не желает. Он хотел взлететь выше, туда, куда не дано попасть ни одному проклятому. И понимание этой истины заставляло ее сердце заходиться в беззвучном крике. Подумав несколько минут, она все же решилась ответить.
– Когда я приняла вечность в дар, почувствовала как будто мне по колено бескрайний океан. Я могла быть кем угодно. Чувства и инстинкты обострились до предела. Прекрасное стало еще прекраснее. Я по-другому начала видеть этот мир.
– Ну, а недостатки?
– О плохом ты итак все знаешь! Сам прошел через подобное.
– Я сейчас не имею в виду солнечный свет или жажду крови! – возразил охотник. Селин ненадолго задумалась. Сказать по правде, все силы она тратила на то, чтобы побороть в себе животные инстинкты, а потому об остальных слабостях вампирского бытия старалась не думать.