Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
Перечитайте славословие Наполеону во "Втором силуэте женщины". Человек, "которого изображают со скрещенными на груди руками и который совершил столько дел... Кто обладал более славной, более сосредоточенной, более разъедающей, более подавляющей властью?.. Человек, который мог всего достичь, потому что хотел всего... То воплощенный произвол, то сама справедливость, смотря по обстоятельствам! Настоящий король!" Вот вам чистейший Бальзак! Добавьте, говорит он, капельку произвола, иначе справедливость невозможна. Если не можешь защитить свое дело и если законы предают тебя, дойди до самого короля или же проси помощи у Тринадцати.
После революции 1830 года он, может быть, и принял бы режим, возглавляемый королем-буржуа, обладай король силой. Но вот беда: "Мы совершили большую революцию, а власть попала в руки нескольких ничтожных людишек... Наихудшая ошибка Июльской революции в том, что она не дала Луи-Филиппу диктатуры
Позднее эти политические взгляды Бальзака возмущали Флобера и Золя. "Он был католиком, легитимистом, собственником... Этакий великанище, но второго сорта". Бальзака отнести ко второму сорту! Какое безумие! Ален, больше республиканец, чем Флобер, лучше понимал политические взгляды Бальзака. Говорили: "Бальзак поддерживает трон и алтарь, не веря ни в то, ни в другое". Сказано правильно, если понимать слово "верования" в отвлеченном смысле, и ошибочно, если речь идет о практическом их значении. Бальзак отстаивает традиции, семью, монархию потому, что они существуют, и потому, что они сохраняют энергию наций. То и дело менять главу государства, переносить в практическую деятельность текучесть мысли - это значило в его глазах ослаблять государство. Бальзаку казалось, что прочность уже сама по себе является благом. Это может с одинаковым успехом привести нас и к диктатуре народа, и к легитимизму, к Наполеону или к Марату и к Людовику XIV. Единственная ошибка Наполеона состоит в том, что он не сумел упрочить свою власть. Подлинный монарх может прийти и снизу и сверху. Бальзаку ненавистно непрочное правление посредственностей. Порой он мечтал о коллективной диктатуре. "Если полтора десятка талантливых людей во Франции вступили бы в союз, имея при этом такого главу, который стоил бы Вольтера, то комедия, именуемая конституционным правлением, в основе коей лежит непрестанное возведение на престол какой-нибудь посредственности, живо бы прекратилась". Энергия способствует и могуществу, и законности.
Это не значит, что энергия всегда должна исходить только из одного лагеря. Бальзак понимает Мишеля Кретьена и З.Маркаса так же хорошо, как графа де Фонтана или Анри де Марсе. Орас Бьяншон, один из любимых его персонажей, говорит о маркизе д'Эспар: "Я ненавижу эту породу людей! Хоть бы произошла революция и навсегда избавила нас от них!" Бальзаку и самому приходилось испытывать минуты подобной ярости в гостиной маркизы де Кастри. Но в нем говорило уязвленное тщеславие, а не подлинная нищета. Его можно было назвать революционером, потому что он изображал прогнившее общество и пробуждал желание преобразовать его. Однако он изображал это общество как буржуа и как сын буржуа, мечтающий о том, чтобы занять там заметное место.
Итак, монархия и религия... Какая же религия? В предисловии к "Мистической книге" он отвечает; мистицизм, то есть христианство в его чистейшем виде. Он считает Апокалипсис Иоанна Богослова аркой моста, перекинутого между мистицизмом христианским и мистицизмом индусских, египетских, иудейских и греческих религий. Это вероучение было передано через Иакова Беме госпоже Гийон и Фенелону. В XVIII веке приверженцем его был Сведенборг - фигура столь же колоссальная, как и Иоанн Богослов, Моисей и Пифагор; во Франции его апостолом явился Сен-Мартен. Такова была религия Луи Ламбера и та, которую защищал Бальзак. В 1832 году в письме к Шарлю Нодье он возвратился к философским исканиям своей юности, когда он на двадцатом году жизни читал в своей мансарде Лейбница и Спинозу. К чему его привело это чтение? К следующей дилемме: или Бог и материя существуют одинаковое время, и тогда Бог не является всемогущим, раз он допускал одновременное с ним существование силы, чуждой ему; или же Бог предшествовал всему, а значит, он извлек мир из собственной своей сущности, и, следовательно, ни в человеческом обществе, ни во Вселенной не может быть зла. "В битвах Бог находится, - говорит Беме, - в обоих сражающихся лагерях и разит самого себя". Всякая схоластика заходит в тупик.
Тогда... как же тогда быть? Надо склониться к пирронизму или с любовью погрузиться в христианство, ни о чем не допытываясь. В юности ум Бальзака склонялся
Однако глазам писателя, желавшего вести за собою людей, церковь предстает в качестве хранительницы нравственных и социальных истин. Чтобы понять, какую роль этот неверующий отводит религии, надо вспомнить, что за общество он описывает, какой свирепый мир он рисует - мир, где владычествуют деньги, где слабых попирают ногами, зато осыпают почестями преступление, если оно сумело насмеяться над правосудием. "Какою стала Франция в 1840 году? Страной, целиком поглощенной чисто материальными интересами, страной, где нет ни патриотизма, ни совести и где власть не обладает силой..." Торжествующему Злу Бальзак противопоставляет католицизм как "целостную систему подавления порочных стремлений человека". В своих воззрениях Бальзак не приписывает христианским догмам безоговорочной ценности, он считает их возвышенными и живительными мифами. А что может понять человек, если не мифы? "Нельзя же заставить всю нацию изучать Канта". Вера и привычка ценнее для народа, чем занятия науками и рассуждения.
"Я не забываю, - пишет Франсуа Мориак, - что если Бальзак и был католиком, то из соображений политических и прагматических, подобно всяким Бональдам и де Мэстрам, а это не самый лучший способ веры. Но истинное религиозное настроение прокладывало себе путь в глубинах его жизни я в глубинах его творчества... Достаточно перечесть "Луи Ламбера", "Сельского врача", чтобы увидеть, что, если Бальзак и далеко зашел в познании Зла... он познал также и сущность Добра..." Речь идет не только о куцем католицизме, полезном какому-нибудь буржуа из квартала Марэ для внушения своей жене уважения к супружескому долгу и для охраны своей собственности. В романах, которые должны были дополнить "Человеческую комедию", Бальзак предполагал отвести большое место христианскому милосердию. Спасение души должно происходить в тишине и в тайне, а милосердие совершает явные чудеса. Добрые дела искупят грехи не только Вероники Граслен, но и доктора Бенаси.
Верующего может покоробить снисходительность в рассуждениях этого защитника веры. Однако, хоть Бальзак и не все принимает, он относится ко многому с уважением. В прекрасном рассказе "Обедня безбожника" хирург Деплен, который не верит ни в Бога, ни в черта, ежегодно заказывает мессу за упокой души своего благодетеля - бедняка водоноса. На удивленные вопросы своего ученика Бьяншона Деплен отвечает: "Я... говорю с искренностью скептика: "Господи, если есть у тебя обитель, где пребывают после смерти люди праведные, вспомни о добром Буржа...". Вот, мой милый, все, что может разрешить себе человек моего образа мыслей. Бог, вероятно, славный малый, он не обидится, черт возьми! Клянусь, я отдал бы все свое состояние, чтобы вера Буржа вместилась в моем мозгу..." И Бьяншон, ухаживавший за своим учителем во время его последней болезни, не посмел утверждать, что знаменитый хирург умер атеистом. В Бальзаке к агностицизму Деплена примешивалось кое-что от образов благородных священников, которых он создавал.
Была ли у него своя философия? Очевидно, ведь он не считал, что механический детерминизм способен объяснить все на свете. Бальзак и материалист и спиритуалист одновременно. Он полагает, что дух проникает в материю. Все существующее во Вселенной поднимается по ступеням лестницы от минерала, который мыслит едва-едва, до человека, у которого душа связана с телом, а затем и до бесплотного ангела, который является только душой. У Бальзака были какие-то смутные верования, что эволюция, которая привела от мрамора к святому, приведет человека к ангелу. Он знает, что еще не разгадана великая загадка мироздания и что в основе жизни лежит нечто более могущественное, чем сама жизнь. Эту загадку мироздания, эту основу жизни он согласен именовать Богом. Человек хотел бы их постигнуть. Но они постижимы для нас лишь через аллегории, символы, знамения. Бог безмолвствует, но на живые существа и неодушевленные предметы возложена передача таинственных вестей. Между материей и человеком есть сокровенная связь. То, что действительно важно во Вселенной, обнаруживается в бесконечно малом. Отсюда эти старания как можно тщательнее описать меблировку, одежду, шляпу, жест. Все - во всем. Перед лицом абсолюта коммивояжер не менее значителен, чем император.