Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
ДЕНЬГИ
Деньги, способы их приобретения, погоня за приданым, за наследством, торговля, банк, ростовщики, подделка завещаний, мошенничества занимают в "Человеческой комедии" столько же места, как и любовь. Даже больше. Во многих романах Бальзака любовь совсем не фигурирует, и он удивляется, что в "Пармской обители" (восхищавшей его) "среди стольких событий" никогда и речи нет о деньгах. Причины первостепенной роли, которую играет в книгах Бальзака Властитель мира - Золото, - надо искать в самом авторе и в эпохе.
Обратимся сначала к автору. Бальзак родился в семье, где преклонялись перед деньгами. Вспомним слова его матери: "Богатство, большое богатство это все". Вокруг него у всех недоставало денег: у Сюрвилей, у Монзэгля, у его родителей, да и у него самого. Разве это было по их вине? Да, родителям Бальзака было на что жить; Сюрвили могли бы прилично существовать на жалованье инженера. Бальзак не знал бы нужды, не будь он расточителен. Конечно, но зачастую расточительствовал он для отвода глаз. А где начал он свою деятельность? В конторе стряпчего. Там ему ударил в нос мерзкий запах дурно приобретенных
А видел он такие дела, потому что жил в растленное время. При старом режиме поступками людей руководили и честь, и алчность; в годы Революции и Империи играли роль энтузиазм и жажда славы. Но покупка "национального имущества", военные поставки, гигантская спекуляция на переменах режима, приобретение по дешевке государственной ренты привели к власти класс новых господ, для которых имело цену только обогащение. Там, где отец Бальзака, мозг которого кипел замыслами, потерпел неудачу, молчаливый Гранде нажил огромное состояние. Тайфер поднялся благодаря преступлению, другие - путем злостного банкротства, а кое-кто - посредством позорного брака. Кругом безнравственность, заразившая все общество. Филипп Бридо, который показал бы себя храбрым солдатом, если б война продолжалась, убивает, чтобы заполучить наследство. Цезарь Бирото спекулирует. Пожалуй, Гобсек еще честнее других, поскольку он самый откровенный. "Если я умру, оставив малолетних детей, - говорит стряпчий Дервиль, - он будет их опекуном". А это означает, пишет Вюрмсер, "что имущество несовершеннолетних Дервилей управлялось бы честнейшим образом, за счет всех тех, кого во имя сирот стал бы эксплуатировать Гобсек".
Июльская монархия - исторический период, когда воздвигается здание капитализма (самый термин был еще не известен, хотя слова "капитал" и "капиталист" уже были в употреблении). Цена на земельные участки в Париже невероятно подскочила. Плодятся и множатся акционерные общества. Ротшильд финансирует строительство железных дорог на севере Франции, и Бальзак, веря в их будущее, вовлекает (как всегда, слишком рано) в эту спекуляцию и госпожу Ганскую. Стремительно развивается дешевая пресса, и Бальзак приветствует ее организаторов. Издательское дело, до того времени переживавшее пору детства, требует новых методов, которые предугадывал Бальзак. "Обогащайтесь", - бросает лозунг Гизо. Бальзак охотно принял бы участие в погоне за добычей, но нельзя одновременно писать "Человеческую комедию" и разыгрывать ее в жизни. Деньги властвуют в мире; Бальзак описывает мир.
Он описывает, но не судит. Его упрекают за это; молчание писателя превращают в сообщничество. Но он инстинктивно чувствует, что слишком явно выраженное суждение автора портит произведение искусства. Роль искусства дать беспристрастную картину. Если писатель проповедует и порицает, произведение теряет свою красоту. "Моралист должен искусно прятаться под плащом историка". Бальзак знает, что не его дело выносить приговоры. "Пусть этим займутся суды", - скажет впоследствии Чехов. Бальзак взял на себя роль историка и секретаря общества, он не выступает с обвинением против него. Единственный упрек, который можно ему сделать, - то, что он постиг не все общество. В "Человеческой комедии" очень мало, почти совсем нет рабочих, а что касается крестьян, то Бальзак описывает их такими, какими их мог бы увидеть Венцеслав Ганский или генерал де Монкорне. На свою беду, художники, которые любят богатство, замечают повсюду лишь богатых людей. Виктор Гюго обязан своими "Отверженными" Жюльетте Друэ. Госпожа де Берни и госпожа Ганская, герцогиня д'Абрантес и маркиза де Кастри осветили для Бальзака лишь половину сцены.
XXX. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ (II)
Иной раз нам случается проклинать условия человеческого
существования по сравнению с неким отвлеченным
несуществующим совершенством. А ведь нам, наоборот, надо
исходить из самих этих условий, каковы они есть, и
прислушиваться, о чем вопиет человечество. И если это не
украшает мир в наших глазах, остается одно: пойти и
утопиться. Бальзак излечивает от мизантропии - вот чем он
хорош.
Ален
МАСТЕРСКАЯ ХУДОЖНИКА
Как он работал? Какие материалы употреблял? Он охотно повторял: "All is true" ("Тут все правда"), говорил о своей "устрашающей точности" и добавлял: "Ужасам, которые романисты, как нам кажется, сочиняют, далеко до подлинной действительности". Разумеется, природа богаче, чем искусство, но правда в природе не то же, что правда в искусстве. В природе ее нельзя ни исчерпать, ни до конца постичь. Правда редко кажется правдоподобной. Ей недостает гармонии и единства. Великий писатель ищет единства композиции. Бальзак любил называть себя поэтом, то есть человеком, воссоздающим сущность вещей. "Что такое искусство? Это концентрированная природа". Воображаемое опирается на реальное, но упорядочивает его. Художник должен стремиться к простоте, воплощать свои идеи в образы людей, но при этом создавать фигуры, которые для читателя были бы живыми. У Бальзака стержнем романа является какая-либо страсть; роман показывает нарастание этой страсти, волна ее поднимается, все сметает на своем пути и, захлестнув человека, способна убить его.
Романист бальзаковского склада: бальзаковские персонажи и правдивы, и вместе с тем крупнее заурядных
В процессе создания Бальзаком его персонажей можно различить три стадии. Сначала он исходит из образа известного ему человека или из книжных характеров. Например, рисуя Пильеро, он думает о Даблене, а рисуя Беатрису, видит перед собой Мари д'Агу. Затем он все меняет и обогащает портрет чертами, заимствованными у других моделей. Во второй стадии им руководит "уже не стремление к литературной транспозиции, а внутренние требования самого произведения". Как художник, который, отойдя немного от своей картины, лучше видит ее и добавляет лишний мазок или новый оттенок, Бальзак, окинув взором все, что уже нарисовано, стремится придать картине больше выпуклости. И наконец, в третьей стадии он "деформирует созданную фигуру, словно в приступе галлюцинации", чтобы сделать ее воплощением определенной идеи. И тогда Гобсек становится олицетворением могущества золота, Бирото - воплощением честности, а Горио - отцовской любви. Но даже в переходе к отвлеченному он твердо ступает по земле. Как интересно в его книгах обнаруживать маленькие черточки, являющиеся следами его повседневной жизни. Гранде называет свою жену "мамочкой", как называла свою мать Лора де Сюрвиль, и говорит о Великом Моголе, как отец Бальзака. В зеленых папках Рабурдена мы находим каналы, прокладываемые Сюрвилем. Основа разорвана на кусочки, и они собраны по-новому. Разумеется, Бальзак прежде всего обращается к самому себе, к своим воспоминаниям, к пережитым горестям. Многие из его романов как бы вознаграждают его за то, в чем ему было отказано судьбой: де Марсе приносит ему красоту и силу; Растиньяк женится на богатой женщине и делает блестящую карьеру; д'Артез дарит ему чистоту. Или же, прибегая к колдовству, старому как мир, он освобождается от преследовавших его неудач, обрушивая их на одного из своих персонажей. Так, Люсьен де Рюбампре избавляет его от тяжелых переживаний юных лет, Цезарь Бирото - от воспоминаний о крахе его начинаний в типографском деле, а Натан - от мучений писателя. Бальзак знает, что сам-то он выше этих горемык своей изумительной работоспособностью и силой своего гения, знает, но ему приятно сказать это самому себе и показать другим. З.Маркас, Альбер Саварюс - вот кто достоин его, и оба они могут считаться его братьями по гениальности, однако ж, оба гибнут: на них возложена автором роль искупительной жертвы. "Каждый бальзаковский персонаж является, таким образом, двойником своего создателя: в них он торжествует или терпит поражение и гибнет - чтобы отвратить от себя приговор судьбы", - пишет Пикон. Эти вымышленные существа в его глазах - живые, а "реальные люди даже казались ему бледной копией его собственных героев". Прочно утвердившись в этой второй реальности, он мог вместе с героями делать скачки во времени. Он объявляет читателю: "Здесь же вы видите внушительный образ де Марсе, который становится премьер-министром, а в "Брачном контракте" описаны его первые шаги в обществе; позднее... он предстает то восемнадцатилетним юношей, то тридцатилетним пустейшим денди, легкомысленным бездельником" [Бальзак. Предисловие к "Дочери Евы" и "Массимилле Дони"]. Не так ли бывает и в нашем обществе? Вы встречаете человека, которого потеряли из виду; он был беден, а теперь стал богат; вы идете в другой уголок гостиной, и там какой-нибудь искусный говорун за полчаса расскажет неизвестную вам историю двадцати лет жизни вашего знакомого. Бальзаку превосходно удаются такие разговоры, где при каждом повороте светской болтовни открывается какая-либо тайна. Зачастую история рассказывается по частям, в несколько приемов: "Нет ничего цельного в нашем мире, все в нем мозаично... Образцом для автора служит XIX век, век крайне подвижный, когда ничто не стоит на месте" [Бальзак. Предисловие к "Дочери Евы" и "Массимилле Дони"]. Автору приходится иной раз ждать три года, чтобы узнать развязку романа ("Беатриса"), или же забыть прошлое своих персонажей, а порою игнорировать его. "Торпиль", написанная раньше "Провинциальной знаменитости в Париже", показывает нам друзей и врагов Люсьена де Рюбампре, и они говорят о нем так, словно совсем потеряли память. В дальнейшем автор все уладит, если у него хватит времени. Волшебство всех этих приключений заключается в том, что Бальзак чувствует себя в созданном им мире как в реальной жизни и ждет, чтобы какая-нибудь встреча или доверенная ему тайна натолкнули его на продолжение того или иного романа, а когда он возвращается к житейской действительности, то всюду видит там своих героев и углубляет свое знакомство с ними.
У него и приемы, и тон историка. Если ему нужны примеры, чтобы пояснить ситуацию, он их ищет и находит в самой "Человеческой комедии". Если он хочет заполнить гостиную на вечере, он созывает туда своих собственных героев то из буржуазного, то из чиновничьего круга, то из светского общества. Воспоминания действующих лиц какого-нибудь романа естественным образом затрагивают его предшествующие произведения. "Человеческая комедия" - это история внутри Истории. В предисловии к "Дочери Евы" он шутливо обещает, что позже к "Этюдам о нравах" будут составлены биографические указатели, и в качестве образца пишет справку о Растиньяке. Ему кажется, что он шутит, а на деле он лишь опережает события.