Прообраз для героя
Шрифт:
Сука оказалась пустой.
Предыдущий год, в котором и повязали приглянувшуюся жене борзую, вообще выдался “неурожайным” на щенков.
На это тягостное событие - а вернее, события антипод - горой навалились думы по поводу летней сессии сына, куда более сложной.
Последние перечеркнули во мне переживания, связанные с отсутствием в доме собак, и вслух я стал поговаривать о судьбе: мол, она - против, чтобы у нас появились щенки.
Устал. Винюсь.
Был измотан, а за истекшие полгода обвыкся существовать без забот, связанных с собачками. Понравилось
Жена слушала меня и плакала. Слушала и плакала. Проходили дни, и я уже стал склоняться к мысли, что исподволь уговорил любимую отказаться от приобретения щенков.
Минули две недели - окрепшее самомнение побудило меня удостовериться в окончательной победе.
***
Был февраль. Погода стояла швах. Воздух – сплошная удушливая влажность. Небо в непреходящих тучах. Бесконечные дожди и грязища. Температура нулевая. А если столбик термометра и опускался ниже, то всего на несколько градусов, и лишь для того, чтобы дождаться с небес чистого снега и тут же подпрыгнуть обратно к нулю, а то и выше. Опять оттаивало, белоснежный покров на глазах превращался в слякоть, и этому природному надругательству над человеческими ожиданиями зимы не было ни конца, ни края.
Творящееся за окном безобразие повергало в уныние. Особливо – по утрам трудовых будней. Совершенно не хотелось покидать уюта теплой квартиры и внедряться в неприбранное холодное пространство снаружи.
Иное дело – выходные. Хоть плачущая от собственной неопрятности природа и не вызывала оптимизма, в то же время встречаться с собой не обязывала. А посему, проснувшись, можно было неторопливо приблизиться к окну, лениво зевнуть и мстительно показать кукиш непроглядному небу, моросящему дождю, чавкающей слякоти и всему несправедливому миру.
Так вот, было утро выходного. Завтрак на кухне в кругу семьи. Самое время для застольной беседы о том о сем.
Но когда я, наивный, завел свою шарманку про щенков, жена в один прием показала мне и кузькину мать, и где раки зимуют, и как получают по пятое число… - всего перечислять не желаю.
Совсем позабыл, что с ней всегда так: поплачет-поплачет, и в атаку, да с рвением, что на пути ей лучше не попадаться.
Словом, лишь только я изрек пару фраз о судьбе и щенках, жена, и не думая пускать слезу, как-то нехорошо поднялась из-за стола.
Нет, с ногами у нее был полный порядок - она лишь расставила их пошире, для упора. Со спиной – тоже. Выправка, как у строевого офицера. Но мне отчего-то сделалось нехорошо. Даже прямо-таки дурно. Тем паче что кисти ее рук оставались сокрыты столом, а я вдруг представил, будто в них она держит свою вертикальную двустволку с верхним дробовым и нижним пулевым стволами, и оба они заряжены.
Двустволка, приобретенная некогда моей ратной избранницей для потенциальной, как она выразилась, охоты на дичь, с утра из сейфа не изымалась, и ствол к прикладу жена не прилаживала. Уж что-что, а оружие своей разлюбезной
Но напряженность ситуации затмила мой разум, и абсолютная невероятность обернулась в воображении своей противоположностью: я представил жену с ружьем, а о себе стал думать как о дичи. Что не зря. Лицо благоверной являло убийственную маску. Ее ноздри раздувались и сдувались с таким остервенением, словно готовились извергнуть смертоносное пламя. Глаза пылали хищным огнем, уподобившись глазам голодного волка. Она жадно меня ими пожирала. Но этого мало. Плотоядно облизнувшись, она приоткрыла ротик в кривом оскале, и кухню огласил звериный рык: “Заткнись!!!”
Я вмиг уразумел, что заткнуться нужно, и заткнулся.
Как подкаблучник? Как мямля? Как тряпка? Неправда! Сам могу устроить скандал, когда сдают нервы и нужно дать выход чувствам. Способен и весомо скандалу посодействовать, ежели его инициатор не я. Всегда пожалуйста!
Что тут скажешь: моя семейка – та еще семейка! В ходе разборок переплюнет любую итальянскую. И хотя, признаюсь, мое мужское слово в наших стычках никогда не оказывается решающим – все эти победы неизменно принадлежат жене, - я не сдаюсь долго, за что себя уважаю.
Но тут случилось экстраординарное: настроенной на столь воинственный лад моя родная предстала впервые. Она, безусловно, собой владела и отчет в своих действиях себе отдавала, что меня радовало, но - и это сводило на нет все мои отрадные потуги – ничуть не собиралась обуздывать свою стартовавшую ярость.
Отпущенные на все стороны, ее чувства заносились по кухне как угорелые и стали пребольно лупить меня – виновника их нарушенного баланса. Столбик ее горячности зашкалил за предельную отметку, принятую в наших семейных дрязгах, и мне было совершенно неведомо, как высоко поднимется планка нового эпатажного рекорда женщины моей судьбы.
Я был обескуражен, растерян, сбит с толку, придавлен. Но и воодушевлен! Собственной женой! А как иначе? Из ее уст мне вот-вот предстояло постичь высокий смысл и глубокую содержательность моей будущности. И не важно, что интрига в том отсутствовала, что я отлично понимал, как все будет обстоять, - значение имела ясность перспективы.
Мой план занудно безмятежного существования не удался – и что с того? Взамен меня намеревались одарить насыщенной, активной и духовной жизнью.
Опять и снова.
Осознание неизбежности возобновления моего “собачьего” прошлого обдало меня щемящей ностальгической волной… и потому, заткнувшись, я молчания уже не нарушал.
Ничуть не потревожив формы оскала, ротик жены выдавил по уголкам пену и из него вынеслось:
– Ничтожество! Сволочь! Издевается над моими святыми чувствами. Две недели! Ненавижу тупых, ленивых, никчемных человечков! Собаки ему, видите ли, в тягость стали. Без них издох бы давно! Что тебе хирург про ногу сказал? А то: борзые и поля у тебя обводные кровотоки создали, и, благодаря им, ты, гад недорезанный, до операции дотянул. При двух-то непроходимых тромбах в главном сосуде! Подлец! Иуда!