Прощание с Джоулем
Шрифт:
Время от времени мимом окон автобуса пролетали легкие танкетки полевой и дорожной жандармерии, но ни одна из них так и не подала условный сигнал на остановку и досмотр одинокого военного автобуса. Наоборот, сидящие на броне жандармы каждый раз отворачивали свои квадратные усатые лица от высоких автобусных окон, как бы давая понять, что им нет до них никакого дела, и что у них полно других, куда более важных хлопот.
Когда автобус легонько качнулся и встал перед полосатым шлагбаумом, сержант-кондуктор торопливо спрятал свою банку в высокий автобусный холодильник, а потом еще раз подмигнул Джоулю и вытер губы большим клетчатым
Когда дверь автобуса с шипением отъехала в сторону, в салон вошли сразу два жандарма в синих мундирах, туго перетянутых белыми портупеями. Они были одинакового роста, одинакового квадратного телосложения и даже усы на их одинаковых рожах были одного фасона. Прямо близнецы-братья по нелегкому жандармскому делу, подумал Дей, вынимая и разворачивая сопроводительные документы, интересно, что они хотят здесь сегодня найти? Ведь видно же, что это военный транспорт, а не какой-нибудь кочующий по фронтовой полосе бордель на колесах, от пола до потолка забитый припрятанным в разных неожиданных местах приятными сюрпризами - нюхательным чаем, разнообразными спиртными напитками, румяными проститутками и мятыми вафлями. Такое и досмотреть лишний раз приятно, а здесь...
Один из жандармов быстро осмотрел салон и сразу утратил к происходящему интерес. Он развалился на переднем сидении, опустил тяжелый короткоствольный пулемет на колени и даже закрыл глаза, как бы давая понять всем присутствующим, что все это ему уже давно надоело, и что пусть оно все идет от него куда подальше вместе со своими сопроводительными документами, тяжелым запахом жареного гнилого мяса, какими-то отпускниками, собаками и всеми остальными прелестями. Этот усатый жандарм как бы давал понять окружающему миру, что он устал, очень устал от него и поэтому должен хоть немного и прямо сейчас отдохнуть от его досмотров, сопроводительных документов, да и от всего остального тоже.
Второй жандарм, напротив, выглядел очень бодрым и энергичным. Он несколько раз прошелся по салону, пару раз заглянул под кресла, подергал за ручку автобусного туалета и попросил сержанта-кондуктора открыть его, но осматривать почему-то не стал, а вместо этого принялся очень дотошно и тщательно изучать сопроводительные документы ОДисса. При этом он так и сыпал различными постановочными вопросами.
– В U-218 направляетесь?
– спросил, принимая в свои широкие красные ладони временное открепительное удостоверение сержанта.
– Да.
– С какой целью?
– С целью совершения серии диверсий в ваших борделях, - без выражения ответил Дей.
– И еще с целью выгула вот этой собаки в ваших парках.
– Я бы не советовал вам так шутить. Другие тоже вот так шутили и дошутились.
– А вы просто внимательно читайте мои бумаги, там все написано. Для этого их, собственно, и выдумывали.
После этих слов жандарм буквально влип, впился своими большими миндалевидными глазами с хитрым прищуром в бумаги Мая. Он долго держал их перед своим широким лицом, словно бы вчитываясь в каждую букву, в каждую точку и запятую, пристально изучая каждое тире, внимательно исследуя все вопросительные и восклицательные знаки.
Дей с безразличием наблюдал за выражением широкого усатого лица, которое имело такой вид, будто оно было специально создано самой природой для изучения самых разных бумаг, будто бы специально для такого вот дела его хозяин и был когда-то рожден на белый свет своей далекой жандармской матерью.
– Почему у вашей собаки нет личного номера?
– через некоторое время, быстро и с затаенной радостью спросил жандарм.
– Потому, что это внештатная собака, - устало сказал Дей.
– Читайте внимательно мои бумаги, там все написано.
– Я хочу ее досмотреть. Немедленно.
– Валяйте.
Жандарм решительно направился к Джоулю и даже протянул к нему свою волосатую руку, но тот так страшно оскалил зубы и так низко и утробно зарычал на него, что у бедняги сразу же пропало желание делать досмотр.
"Наши собаки тоже не любят жандармов, хотя ничего о них не знают и знать не могут, - злорадно подумал Май.
– Никто не любит жандармов, эту гвардию тыловых песчаных карьеров".
– Жандо, да брось ты, в самом деле, - не выдержал сержант-кондуктор.
– Зачем ты занимаешься этой ерундой?
– А ты, Мото, лучше помалкивай, - жандарм с неохотой вернул бумаги Маю и небрежно козырнул ему двумя пальцами.
– Сейчас и до тебя дойдет очередь. Уж я-то тебя хорошо знаю. Скажи лучше сам - где ты прячешь контрабанду?
– Да ты что, Жандо?
– вполне натурально возмутился сержант-кондуктор.
– Какая с фронта может быть контрабанда? Ты сам подумай - ну какая?
– Уже подумал, - жандарм с угрожающим видом двинулся к сержанту-кондуктору.
– Я тебя хорошо знаю, Мото, слишком хорошо. Поэтому предлагаю сдать контрабанду добровольно. В противном случае у меня есть приказ вскрывать полы.
– Да подавись ты, - сержант-кондуктор выдвинул из-под своего кресла плоский золотой цинк и сапогом пнул его в сторону жандарма.
– Вот так бы сразу, - довольно сказал тот, вынимая из поясного футляра золотую разрешительную печать.
– А то уж больно вы, автобусники, разжирели в последнее время. Прямо как крысы со свалок, ха! Делиться нужно вовремя, Мото, вот что я тебе скажу. Тогда и проблем с досмотрами у тебя никогда не будет. А вы ведь как, гаденыши пузатые - насажаете полный салон фронтовых головорезов с пулеметами, да еще под чаем и дуете мимо постов на полной скорости, даже головой не кивнете, мол, поди попробуй останови и возьми. Мол, сам Маммонэ мне не брат, а Афродизи не сестра, если у меня салон набит вооруженным до зубов фронтовым мясом.
– Я одного не могу понять, Жандо - на кой тебе сдалось это фронтовое золото?
– пропуская мимо ушей речь жандарма, спросил сержант-кондуктор.
– А если завтра титан упадет, а золото опять взлетит?
– жандарм провел мясистым розовым языком по золотой печати и приложил ее к протянутым сержантом-кондуктором бумагам.
– Что ты тогда скажешь, Мото?
– Оно уже никогда не взлетит, Жандо, разве не ясно?
– Это биржевая бабушка еще надвое нашептала, - заметил жандарм, хватаясь обеими руками за тяжелый цинк.