Прощай, Германия
Шрифт:
Затем Эдуард другим большим ключом открыл внутренний замок и вошёл в квартиру. Ого! Да тут настоящий музей! Длинный разветвлённый коридор, большая кухня, две комнаты, совмещённый санузел: раковина, потускневшее от времени старинное зеркало, массивный унитаз и рядом с ним огромная проржавевшая ванная. Высоко над головой нависали серые потолки на уровне примерно пяти метров, однако оттуда вместо большой люстры, на длинном шнуре свешивалась одинокая лампочка, в стенах были прорублены (правильнее все же сказать созданные планами архитектора) высоченные и одновременно узкие четырёх метровые окна. Ни дать ни взять настоящая келья! Полы в квартире местами были паркетные, местами деревянные, а в кухне
«Обстановка похожая на могильный склеп!» — усмехнулся про себя Громобоев и ещё раз огляделся и произнёс вслух: — А судя по всему, тут действительно в прошлом была полковая кирха или часовня!
Капитан внёс чемодан в комнату, в ту, что поменьше и снова для себя и привидений изрек вслух:
— Товарищ капитан, добро пожаловать в логово эСэС! Приветствую вас духи!
Громко произнесенные слова отразились от стен, окон и потолков гулким эхом, эти звуки повторились пару раз, постепенно затихнув.
— Ау! Эй! Эхо! — вновь воскликнул он шутливо. Эхо отозвалось рычанием и гулом.
«Да уж, и в правду не слишком уютно, склеп не склеп, но настоящая келья! В такой квартире одному спать жутковато», — подумал Громобоев, толкнул чемодан в дальний угол и поспешил в казарму, знакомиться с батальоном.
Эдик быстро освоился и в полку, и в батальоне, ведь ему не привыкать менять место службы и вливаться в коллектив. Командиром танкового батальона оказался типичный хохол: круглолицый, усатый, крупный, пузатый — подполковник по фамилии Перепутенко. Комбат был горласт, криклив и шумен, но на самом деле, как оказалось, добрейшей души человек. И замкомбата Михаил Толстобрюхов — копия комбата и внешне и по характеру. Начальник штаба отсутствовал — он поступал в академию, поэтому за него работал новичок, который тоже прибыл лишь накануне. Стройный, рослый, со щёгольскими усиками помощник начштаба капитан Семён Чернов, можно сказать, был земляком Громобоева, и приехал сюда из дыры под названием Каменка. Эдик хорошо знал эту Каменку, бывал в ней много раз. Этот соседний с его бывшим полком гарнизон, находился между Выборгом и Ленинградом, но добираться до города было неудобно, да и начальство той дивизии не поощряло и даже препятствовало посещениям культурных центров, дабы эти походы в музеи, не заканчивались посиделками в разнообразных злачных местах.
Громобоев, заикнулся было комбату о приёме должности у предшественника, на что Перепутенко, разгладив усы, с ухмылкой ответил:
— Было бы забавно на этот приём должности посмотреть! Наш Алексей Петрович в полку месяца четыре носа не показывает, всё в полях с женой и тремя детьми трудятся…
— Как это в полях? С семьей живёт на полигоне? — не понял Эдуард, ведь обычно нахождение офицера в полях — подразумевалась служба на стрельбище или на танкодроме.
— Ну что ты! Наш замполит отродясь на полигонах не бывал, говорит — ему они противопоказаны, — усмехнулся замкомбата Толстобрюхов. — На плантации он — у немцев полевой сезон начался! Они всей семьёй клубничку сейчас собирают, денежки зарабатывают.
Громобоев хотел сам отправиться на поиски квартиры Ивановых, но майор Толстобрюхов вызвался проводить.
— Петрович мне денег изрядно задолжал, третий месяц никак выцарапать не могу, увиливает гад, а с тобой, наконец-то, будет повод зайти и вытрясти из него должок. Иванов вроде бы по виду и по фамилии русский — но такой жлоб и скупердяй — настоящий куркуль! У меня большие сомнения в истинности, прописанной в личном деле национальности и фамилии Иванова. Подозреваю — псевдоним взял себе или записался на фамилию жены. Ну да что об этом говорить, сам сейчас всё увидишь и поймёшь. Они с комбатом различные темные делишки регулярно проворачивали, потому Перепутенко его всегда покрывал.
Офицеры пересекли плац, вышли через парадное КПП (через другое, а не через то, которое вело к замку и в город) и очутились в компактном и уютном военном городке. По обе стороны дороги стояли ряды аккуратных одинаковых трёхэтажных двух подъездных серого цвета домиков, покрытых тёмно-коричневой черепицей.
— Дома у нас стандартные, по восемнадцать квартир, — пояснит Толстобрюхов. — Перестроены и уплотнены после создания гарнизона сразу после войны, говорят, из одной немецкой квартирки уплотнили и сделали по две наших. С другой стороны полкового забора стоят ещё две новые современные пятиэтажки. Их заселили два года назад. Там более комфортно, и живут в основном начальники и «блатные». А здесь проживают прочие семьи из нашего полка и полка летунов. Лётчиков по утрам увозит автобус за двадцать километров от города на аэродром, и возвращаются они после ужина. Бедняги!
— Почему бедняги? — поинтересовался Эдик.
— Потому что там у них одни самолёты и ни одного гаштета!
Под разговор сослуживцы узкой улочкой миновали военный городок и почему-то завернули за угол. От перекрёстка тянулся ещё один ряд таких же, как и их гарнизонные, одинаковых домов, но покрашенных в более светлые тона.
— А тут проживают под нашей заботой и защитой немецкие товарищи: полиция, пожарные, мелкие партийные клерки. И здесь же семья нашего замполита. Как Ивановы тут очутились — никто не ведает. Этот хитрован Лёха вообще-то умудрился прослужить в полку семь с половиной лет, вместо положенных пяти…
— Значит он настоящий пройдоха? Шмекер! — коротко охарактеризовал его Эдуард.
— Угадал, — усмехнулся Толстобрюхов. — В самую точку!
Перед подъездом на каменном бордюре, вплотную к аккуратной цветочной клумбе и травяному газону стояла подержанная «Волга» чёрного цвета, салон которой был доверху набит вещами.
— Никак уже собрались! Смотри, как плотно упаковал барахлишко, прямо под завязку — констатировал Толстобрюхов. — Видимо завтра-послезавтра Петрович двинет в путь, или переберётся на какой-нибудь фольварк, поближе к земле, поближе к новой работе.
Михаил уверенно постучал в дверь на первом этаже, затем посильнее толкнул её. Оказалось не заперто.
— Они никогда не закрываются. От кого? Ведь тут воров нет… — пояснил он капитану. — Да и что у нас немцам воровать? Сапоги и портянки? Или страшную военную тайну?
В захламлённую барахлом прихожую навстречу офицерам вышел высокий, худощавый, на вид почти измождённый тяжким трудом и жизнью мужчина в чёрных трениках с отвисшими в коленках штанинами и в засаленной футболке непонятного цвета. Бритва лица майора Иванова явно не касалась примерно неделю, а последняя расческа, в его космах и лохмах, по-видимому, сломалась и того раньше.
— Миша! Ну, что такое! Я же сто раз говорил, что завтра верну тебе твою тысячу! Отчего такое недоверие?
Эдик с любопытством быстро огляделся. Всюду царил бардак и беспорядок, казалось, что обитатели этой квартиры бережно сохраняли следы давнего погрома евреев фашистами. На полу под ногами скрипело битое стекло, всюду пыль, из обстановки лишь старая покосившаяся и дышащая на ладан мебелишка: обшарпанный платяной шкаф без дверей, сервант с треснутыми стеклами, облупленные стены со следами ковров, диван без ножек (ножки заменяли стопки из томов сочинений Ленина). В центре большой комнаты лежали сваленные в кучу тюки с вещами. Хозяйка и дети сидели на кухне пили чай и дружно с подозрением посмотрели на незнакомца.