Прощай, пасьянс
Шрифт:
Федор рассмеялся.
— А ты мог бы взять нас с собой? — внезапно спросила Мария, обратив лицо к мужу. Ей вдруг стало страшно от того, что они задумали с Лизой. Если бы Федор взял их с собой, то все бы само собой отменилось.
— С собой? — изумился Федор. — Нет! — ответил он без всяких колебаний.
— Ну, конечно, Мария, он боится, что мы увидим, как его мучит морская болезнь, — фыркнула Лиза.
— Откуда ты знаешь? — изумился Федор, быстро взглянув на Лизу.
— Знаю. Потому что она мучит всех людей. Только некоторые сознаются, а некоторые перекладывают эту немочь
— А почему ты считаешь, что я таков?
— Я могла бы морочить тебе голову и говорить, что у меня ведьмин дар. Но я не стану. — Она сделала паузу, взглянула на лицо сестры, которая уже приготовилась смеяться, потом на Федора. — Все очень просто. Ты ведь сам признался, когда я сказала про морскую болезнь. Своим вопросом.
— Ты умна, Лизавета.
— Мог бы сказать про пиратов, которые шалят…
— Откуда ты знаешь?
— Опять же я могла бы сказать, что сама додумалась. Но не буду. Я читала про это в «Вестнике Европы». — Она довольно засмеялась.
— Что ты там еще такое интересное вычитала?
— Нечто совершенно удивительное. Трудно поверить. — Она покрутила головой. — Пишут, будто бы в Америке англичане хотят устроить дорогу, по которой станут ездить с помощью силы пара.
— Какой вздор печатают! — покачал головой Федор.
— Ты узнай, Федор. Может, и правда что-то такое есть, — сказала Мария, всматриваясь в бригантину, которая увезет ее мужа очень далеко, в те края, где все не так, как у них.
В душе ее не было покоя, но не было и того волнения, которое она испытывала перед тем, как им решиться с сестрой на то, на что они уже мысленно решились. Она мало спала в последние ночи, и не только потому, что ночи эти были слишком коротки для их любви с мужем. После того как он засыпал у нее на плече, она, поглаживая его волосы, думала, что будет ему за радость, когда она скажет перед самым отплытием, что она понесла…
Сейчас, глядя на величественное судно, она больше не сомневалась — у Федора будет сын. Но никто никогда не узнает, как им достанется этот сын.
А Федор краешком глаза, устремленного на бригантину, наблюдал за женой. Он видел, каким серьезным вдруг стало ее лицо, но объяснил это просто: величие бригантины может привести в трепет любого.
А сама Мария его ввергает в душевный и телесный трепет. С самого первого мига. Так как же он проведет без нее столько месяцев? Как будет он спать, не зарываясь лицом в ее длинные медовые волосы? Не обнимая сметанно-белое тело? Не чувствуя над собой полета ее рук? Как он заснет, не положив голову на ее плечо?
Он едва не застонал от охватившей его тоски. Нечем ему было успокоить себя, кроме одного — той цели, ради которой он избрал столь долгий путь и столь далекий край. Едет он туда ради того, чтобы еще долго-долго беззаботно и сытно жила Мария вместе с ним, даже если не случится того, о чем они мечтают днями и к чему стремятся всеми ночами…
Внезапно Федор понял суть отцовской жестокой мудрости. Не сделай он свою волю такой, не ограничь его во времени, вряд ли собрался бы он на такой подвиг, на какой собрался… Если бы Павел не дышал ему в спину, не оторвался бы он от жены на столь долгий срок. А теперь, подгоняемый алчным дыханием младшего брата, подпираемый тридцатью годами возраста и пятью годами брака, он совершит то, о чем станут говорить. Кто знает, может, даже напишут в «Вестнике Европы».
Так спасибо, батюшка, за мудрость. Ее поймешь только со временем. Когда перестанешь воспринимать ее только с одной стороны, видеть в ней лишь простую жестокость к себе.
— А может, и не вздор, — внезапно проговорил Федор.
— Это о чем ты? — с любопытством поинтересовалась Мария.
— Да о дороге, про которую рассказала Лиза. Чужую мудрость не сразу поймешь. А когда поймешь и в нее поверишь, куда как интереснее жить на свете! — Он улыбнулся, Мария тоже поспешила улыбнуться, чувствуя, что свершился какой-то перелом в мыслях мужа. И этот перелом к лучшему.
Ветер своей свежестью омыл ее разгоряченное лицо. Внезапно она бросилась к Лизе, обняла ее крепко и сказала, оборачиваясь к Федору:
— Посмотри-ка на нас. Если бы мы не разделились в утробе матушки, то одна Добросельская была бы вот такая…
Федор склонил голову набок.
— О двух головах? — Его глаза блеснули озорством.
— Фу, ты бы тогда не подошел к нам возле собора.
— Неправда твоя. Я бы все равно прорвался. Хотя на вас смотрело бы еще больше народу, чем на самого императора.
Сестры засмеялись.
— Шутишь, — заметила Лиза. — Смеешься.
— Я рад, что вас две. Я знаю, что у меня есть в этом своя корысть.
— Какая? — Мария похолодела.
— Я могу спокойно плыть и не волноваться о любимой жене. Потому что она в моем доме со своей половинкой.
У Марии отлегло от сердца. Господи, а она-то чего ждала?
— Мы будем молиться за тебя, Федор, в лальских церквах, — сказала Лиза.
— Мой дед для того их и строил. Я тоже построю, когда вернусь.
Мария и Лиза выпустили друг друга из объятий. Они смотрели теперь на судно, которое скоро уйдет в море.
— Красивая, — снова пробормотала Мария.
— Есть в кого, — усмехнулся Федор. — Моя ласточка. Ласточка-домушница, — засмеялся он и погладил жену по плечу.
— Это английская бригантина, верно? — спросила Лиза.
— Откуда ты знаешь?
— Вижу по мачтам.
— Верно и это. Хороша, а груза может понести… — Он покачал головой. Глаза Федора сощурились. — Верите, нет? Семьдесят мест груза входит.
— Ты… назвал ее как-нибудь? — спросила Мария, поднимая глаза на мужа. Ее щеки разгорелись от ветра.
— Нет пока. Хотел спросить вас. Я знаю, женщины такое придумают, что никакому мужскому уму не под силу.
— Да ты ведь уже назвал ее, — указала Лиза.
— Нет. Когда это?
— Ты сам сказал — «Ласточка», — настаивала Лиза.
Федор повернулся к Марии, словно чего-то от нее ждал.
— «Моя ласточка», ты сказал, — уточнила она. — Вот так и назови.
— «Моя ласточка», — повторил Федор. — А что, звучит недурственно. Красивое имя, — задумчиво проговорил он, поражаясь, как точно названо судно. Он хорошо помнил тех ласточек, за которыми они наблюдали с Марией, лежа на свежескошенной траве. — Мне нравится. Велю написать мастеру на боку бригантины.