Прощай, пасьянс
Шрифт:
Мария наклонилась и поцеловала мужа в правую щеку, а Лиза — в левую.
Федор обнял обеих.
— Ну, что я говорил? Никто лучше женщин не придумает такого, чего в голову никакому мужчине не придет.
— Но ведь ты сам сказал! — смеялись они.
— Сказать — одно, а убедить мужчину, что он сам того хочет, может только женщина.
— Как верно ты говоришь, — сказали Мария и Лиза вместе. А Федор еще крепче обнял обеих. Ах, как бы он хотел перед отплытием вот так же обнимать двоих. Только вместо Лизы…
— А ветерок-то свеж. Не гляди, что лето, — заметил он дрожь в теле жены.
— Да нет, ничего. Просто я волнуюсь…
— О чем? Сколько раз на своем веку я ходил с товаром в Англию, ходил в Голландию, бывал в богатом Гамбурге. А если бы я не был в Париже, разве нашел тебя? Видишь, я везучий.
— Я знаю… — Голос ее был едва слышен. — Но сейчас время другое… Пираты… Где-то идет война…
— Время всегда одно, — бросил Федор. — Войны идут всегда. И всегда будут идти.
— Почему?
— Закон природы. Возьми тех же пчел, они ближе к осени тоже истребляют друг друга.
— Это правда? — спросила Лиза с недоумением.
— Конечно, — подтвердил Федор. — Пока люди ходят по земле, так и будет. — Он усмехнулся, но вовремя удержался и не добавил, что войны идут даже в одной семье. Как у них с Павлом. — Время — это год, месяц, неделя, день, ночь, час… Они такие же, как всегда. Так что не о чем волноваться.
Мария покачала головой, не соглашаясь:
— Но ведь в Европе война еще не угасла.
— Ты читала «Вестник»? — спросил он жену. Потом повернулся к Лизе: — Ты привезла?
— Нет, мы у тебя в шкафу нашли. Тебе же его присылают с почтой.
— Ну да, совсем забыл. — Он засмеялся. — Даже открыть некогда. Не до того. Я первый из купцов Финогеновых плыву к американским берегам. Есть от чего в голове помутиться.
— Далеко-то как все же, — вздохнула Мария.
— Сама говоришь — война в Европе еще не угасла. Я хочу ее обогнуть. — Он подмигнул жене, глаза его стали голубеть от того света, который шел изнутри. Как нравилось ей смотреть в такие глаза цвета летнего неба.
Мария открыла рот, ее губы стали полными, как будто приготовились к крепкому поцелую. Но при Лизе он не станет ее целовать в губы.
Берег был бы совсем пустынный, если бы на причале не суетились грузчики, которые подносили кули с товаром, чтобы загрузить в трюм бригантины. Федор неожиданно наклонился, его горячие губы накрыли полные губы Марии. Их зубы стукнулись друг о друга, и в тот самый миг послышался громкий глухой звук. Федор быстро поднял голову и крикнул:
— Эй, полегче, мужики! С бочкой-то побережней!
— А что в ней? — спросила Мария. Дубовая бочка средних размеров явно выделялась из остального груза, которым была заполнена бригантина. — Порох?
— Да нет, — засмеялся муж. Помолчал, потом глаза его озорно блеснули: — А ты отгадай!
Мария испытала внезапный прилив азарта. Она на минуту почувствовала себя снова озорной и своенравной девушкой, которую полюбил Федор.
— Ну… — Мария надула губы и поправила шаль, как будто она мешала ей сосредоточиться. Кружевная шаль была хороша, а Мария в ней еще лучше.
Федор не сводил глаз с жены, чувствуя, как и всякий раз, когда смотрел на нее, неодолимое влечение к ней. Ему вспомнились слова отца: «Опоили тебя, не иначе опоили! — Он качал головой, когда сын его занемог от любви к Марии Добросельской. — Не нашего она поля ягодка. Узка костью да широка умом». Он помнит, что даже не пытался бороться с собой, справиться, хотя его отец сильно старался. Как же жаждал он, чтобы старший сын женился на дочери купца Попова, на Елене. Но, кроме Марии Добросельской, никто больше не был ему нужен.
Никто не опоил его, видно, просто небу виднее, на кого указать. Смущали, правда, другие слова отца, и когда тот понял, что смущают, только их и твердил:
— Видишь, две девки вместо одной родились. Это не к добру. Была бы одна большая да белая, а то две да обе худые. Как ты их отличишь-то?
— Кровь моя отличит, — смеялся Федор, отмахиваясь нарочито беспечно от отцовских слов.
Но иногда ему казалось, что кровь не сможет указать ему точно, где Мария, а где Елизавета. Вот и сейчас, когда Лиза отошла от них — и этим-то моментом он воспользовался для жаркого поцелуя, — он посмотрел на нее издали и не мог поверить своим глазам. Его жена шла там, не Лиза…
Однажды, после долгих и мучительных вопросов к самому себе, он решил, что ему следует положиться на Марию. Ее любовь не допустит путаницы. Мария любит его и никогда не позволит ошибиться.
Странное дело, но то, что у его жены есть сестра-близнец, придавало ему азарта в жизни. Он не такой, как все. У него жена особенная, и не только потому, что происходит из рода опальной в свое время знаменитости. Опальных тут — весь Лальск, всяк по-своему, те же новгородцы бежали сюда. А потому, что Господь удвоил ее, потому что хороша получилась. Выходит, судьбой отмечен Федор Финогенов, а значит, ему можно то, о чем другие не помышляют.
С такой верой он и делал свои дела.
— Соленые огурцы, — пробился голос жены через плотную пелену мыслей. Федор вздрогнул, с некоторым недоумением глядя на Марию. — Ты спрашивал, что в бочке, которую мужики вкатили на палубу.
— В бочке? — Он перевел взгляд на бригантину.
— Ну да. В той пузатой дубовой бочке.
— Ах вон ты про что! — Он засмеялся. — Нет. Не угадала.
— Так что же в ней лежит?
— Рыжики. Соленые. Вот что, — раздался голос Лизы, которая направлялась к ним.