Прощай, пасьянс
Шрифт:
— Шутишь, Анисим? Или льстишь мне? А может, все мужчины говорят так своим женщинам?
— Не шучу и другим не говорю, но тебе — говорю. А чего шутить-то? Люблю за то, что не изображаешь, как тебе обидно слушать, что я сравниваю тебя с другими.
— А зачем? Мы вольные птицы. — Она помолчали. — Не лебеди.
Он усмехнулся:
— А ты хотела, чтобы как лебеди, вместе? Только честно.
— Честно? А как это, Анисим? — спина одеревенела. Сладкие знания делали нынешние мысли еще горше.
— Честно — это когда правда.
— Правда на сейчас? Или на завтра?
Он засмеялся.
— Ох и вопрос ты мне задала, Анна! Не ответить…
— И не надо. Ты ведь сам правду не скажешь, с чего ты меня сюда привез, глаза завязал.
Он повернулся и приподнялся на локте.
— Глаза завязал, чтобы завлечь покрепче. — Он улыбнулся. — Не веришь, что твоей любви захотел?
— Верю. Я тоже захотела. Потому и поехала с тобой. — Она помолчала. — Снова.
— Тогда что же ты хочешь от меня узнать?
Анна засмеялась и провела пальцем по его губам, обрисовывая их контур.
— Может, ты от меня что-то хочешь узнать, а? Только не сейчас. Ладно?
— Не лги? — Он нарочито нахмурился. — Лгать потом?
— Ну да. Потом. Потом мы будем лгать друг другу. А сейчас давай любить друг друга.
— Снова? Давай. — Он засмеялся. — Не в последний раз, думай, — предупредил он.
— Мы вольные люди, сколько захотим, столько и будем…
Он сдернул с нее юбку, которая до того была задрана на грудь.
— Мешает…
— Бесстыжий!..
— Научился с француженками. Тебе понравится.
Всходило солнце, оно беззастенчиво прошлось своими лучами по нагим почти телам, которые сплелись на широкой постели в доме в лесу. Конь так и стоял возле входа, то ли оседланный, то ли не расседланный с вечера…
Анна больше не могла сидеть в прежней позе и предаваться воспоминаниям, как будто прощаясь со всем, что тут было. Ноги затекли, спина одеревенела. Сладкие воспоминания делали нынешние мысли еще горше.
Так что же, выходит, он не из-за любви ее взял к себе?
Так что же, ей на роду написано обманываться? Одним и тем же мужчиной?
Она почувствовала внезапную тошноту, которая уже целую неделю подступала к горлу. Еще вчера она тайно радовалась этой тошноте. Беременна? Неужели? Анисим, похоже, любит детей, если он так ласков с Софьюшкой. Она видела девочку, хороша малышка.
Анна почувствовала, как рубаха прилипла к телу. Так он ведь и с Софьюшкой играет! Зачем?
Она представила себе нежное личико, темные глаза на нем, как переспелая смородина, застенчивую улыбку. Так улыбаются дети, когда хотят поверить в сказку.
Анна опустилась на землю, больше не заботясь о том, что ее светлая рубаха зазеленится от травы.
Играет.
А она-то сегодня утром даже калину проверила, как перезимовала. Размечталась наготовить из нее калиновки покрепче. Надеялась, что свадьба будет. Срок наметила… Перед постом.
Ох, дура, дура!..
Слезы покатились из глаз Анны, были они крупные, как ягоды калины. А уши ее ловили слова.
— Пора посылать почтаря твоим людям на таможню, — говорил Павел.
— Послал уже. — Анна услышала смешок Анисима. — Бумаги такие, что твоего братца сразу возьмут.
— С кем же?
— С нарочным. — Анисим снова засмеялся.
— Надежный? Не болтун?
— Немой.
— Ты хитер, Анисим. Ох и хитер!
Анисим снова захихикал.
— С крыльями притом.
— Ангел, что ли?
— Ты все же…
— Шучу. Я понял. Ты послал письмо с почтовым голубем.
— Он ту дорогу хорошо знает. Не впервой летит.
— Может, скажешь, что и бумаги на Ксенофонта Анфилатова твой голубок отнес? — В голосе Павла сквозили волнение и зависть. Анисим уловил это и ощетинился:
— А тебе зачем знать?
— Да болтают… Такой скандал. Я слышал, на таможне арестовали весь его товар. Документы оказались подложные.
— Что ж, на всякого найдется управа, — сказал Анисим. — На всех… если поискать, то и на миллионщиков тоже. Нашлись люди, которые захотели его малость окоротить, — воскликнул Анисим. — Нашлись люди, которые придумали, как это сделать. А голубок мой под руку подвернулся очень даже вовремя. — Он натужно засмеялся.
Павел подхватил. В его смехе были облегчение и надежда.
— Значит, и Федора тоже можно… окоротить. — По голосу Павла Анна поняла, что он улыбается. — Вот этот шрам станет поглубже…
— Ты про то самое?
— Сам знаешь. Видал у Федора на лице шрам? А на спине и на пояснице подлиннее, — добавил он с явной гордостью.
— Вроде как с сосны упал, да? А под ней стояла рогатина. Он на медведя шел, полез на лабаз…
— Ха-ха-ха! Хороша моя работа. Батюшке он не сказал, чтобы не выносить сор из избы.
Анисим молчал. Анна, которая окончательно пришла в себя, вслушивалась в каждое слово.
— Что ж, ты давно все решил, стало быть.
— Насчет Федора? Как только окончательно понял, что младший брат.
— Ну ладно, я скажу Анне, когда ей надо зазывать сестер в гости.
— Ты хочешь взять обеих?
— Так никто же из них в одиночку в гости не поедет. Все чин-чином надо сделать. Анна им скажет, что я хочу жениться на ней, и…
— Ты на самом деле хочешь? — Павел изумился, судя по голосу.
— Я пока с лабаза на рогатину головой не падал, — хмыкнул Анисим. — Ты не заметил?