Прощай, пасьянс
Шрифт:
Чего ему понадобилось от Анисима в такую рань?
Анна незаметной тайной тропкой подошла к дому и спряталась в зарослях малинника. Оттуда ей хорошо видно крыльцо.
На первый же стук в окно вышел Анисим. Как будто не спал вовсе, едва она выскользнула за порог.
Анна свела брови, пытаясь вспомнить их ночной разговор… Но стоило ей подумать о ночи, как в голову лезли не слова, а другое. Что делали его руки… Ах, где они только не были, его руки, и чего только не выделывали…
— Ты что-то раньше времени. — Анисим потянулся, выйдя на крыльцо, почесал грудь под белой рубахой, зевнул.
Анна почувствовала сердцебиение… Жар охватил все тело.
— Не спалось, — бросил Павел, не слезая с коня.
— Такой молодой — и вдруг бессонница? — ехидно поинтересовался Анисим.
— Мадам прислала новое предупреждение, — быстро проговорил Павел, не обращая внимания на тон Анисима.
— Испугался?
Павел дернул плечом, словно отводя напрасные слова от себя.
— Ты, надеюсь, не расхотел денег? — спросил он, поигрывая уздечкой, отчего жеребец неодобрительно фыркнул. — Или ты приехал в Лальск навсегда?
— Да нет… — Анисим подтянул кальсоны, которые вчера ему дошила Анна.
— Тогда чего мы тянем?
— Но Анна сказала мне, какой срок. Пока рано. На кой она нам нужна сейчас-то?
Анна замерла и еще сильнее вжалась в кусты. Колючки малины впивались в тело, она вышла в нижней белой льняной рубахе, прихватив с собой только фартук для щавеля. Она не собиралась забираться в чащобу. Она ведь только пройтись хотела, оглядеться.
Нахальный дрозд едва не сел ей на голову, но передумал, устроился на ветке березы. Спасибо еще, что не затрещал, как сойка. Не выдал ее. Значит, она надежно затаилась. Анисим заметил бы сразу, он хорошо знает повадки зверей и птиц.
Так вот в чем дело! Анна торопливо вдохнула влажный воздух, едва не закашлялась и выругала себя за безудержное волнение.
Так же она волновалась в самую первую ночь, когда вышла из дома Финогеновых, оставив сестер и не сказав им, куда убегает, отправляясь на свидание к Анисиму.
Она шла тогда по темным улицам, да нет, не шла — летела, устремляясь туда, где он ее ждал.
Ноги несли ее туда, куда велено ей было прийти в ту ночь. На ярмарочную площадь, к коновязи, где целыми днями народ, где и на ночь не убирают длинные прилавки, только прячут от воров и от дождя свои товары приезжие купцы в амбары.
В таком ряду они и встретились с ним днем. И… оба обомлели.
Она едва не застонала сейчас, сидя в колючих кустах, чувствуя, как затекают ноги и руки, вспоминая сладостное чувство, которое едва не лишило ее сил, когда она узнала в чернобородом мужчине Анисима.
— Рада… Ох, рада… Вижу, что рада мне. Не обманешь, — говорил тогда Анисим, стискивая руку Анны повыше локтя.
Она вспыхнула от его прикосновения. Никто никогда не вызывал в ней такого огня. Силой бесшабашной и лихой веяло от этого человека. Ах, как не хватало ей этого ощущения с тех самых пор, как они расстались. Как тосковала Анна по простору, которого столько было кругом и, кажется, во всем мире, но невозможно одной кинуться в этот простор! Потеряешься. А вот с ним бы… Но его рядом не было.
А больше ей было не с кем. Но хотелось, как, видимо, захотелось ее бабке, которая бросилась в объятия русского плотника, посланного поучиться в Голландию мастерству. То было время, когда русский царь Петр Первый желал обучать ремеслам, умениям и наукам свою молодежь. Но молодежь училась не только тому, за чем послана.
Когда плотник вернулся с голландской женой, тесно им стало ходить в колючем ярме на шее — подчиняться тем, кто выше родом, но ученым меньше, чем они. Молодые сбежали из столицы в глухой вятский край, в городок под названием Кукарка.
И что же? Это от ее бабушки пошло умение плести кружева, и нет иных кружев на севере, цена которых была бы выше. Да и плотник оказался не промах — он, рассказывают, говорил, что кружева еще красивее, когда рассматривать их поверх сосуда с вином, а уж потом за них платишь.
Не простое вино он гнал на своей винокурне, а кое-что покрепче…
Но Анна всегда хотела вернуться в Европу. Для начала она собиралась добраться до Москвы, наняться горничной в богатый дом. Но не случилось, на ее пути попался Анисим, после той встречи она оказалась не в стольных городах, не в городе своих грез — Париже, а сначала в Вятке, потом в Лальске. Что ж, богат этот купеческий город, а дом Финогеновых — из первых в нем.
Полюбила она и Марию, которая давала ей столько свободы, сколько хотела сама Анна. И Лизу тоже. Кто бы другой отпустил ее и прошлым летом и сейчас, кроме как эти сестры, которые стали друг для друга горничными? Они и Наталью отпустили, которая не слишком-то понравилась Анне своими парижскими замашками.
Сестры с тех лор, как уехал Федор, одинаково одевались и причесывались. Они стали как одно лицо и одно тело. Анна, которая давно перестала удивляться их сходству, сама их путала не раз, особенно поутру, когда их лица были одинаково бледны. Они даже ели одно и то же. Но Анна привыкла и перестала удивляться.
Когда Анисим подошел к ней на площади, взял за руку и оглядел с ног до головы, она уже знала, что пойдет с ним, куда бы он ее ни позвал. И нет ей дела ни до кого.
— Ты все так же хороша, как тогда…
Тогда — означало многое в ее жизни. Тогда — ей было меньше лет, чем сейчас. Тогда — все то, что произошло в Кукарке.
Тогда тоже была ярмарка, на которую она вынесла свои кружева. К ней подошел молодой щеголь, окинул взглядом, обвел рукой прилавок и сказал:
— Все мое.
Она молча подняла к нему заалевшее лицо.
— И ты тоже, девушка, — добавил он таким голосом, от которого ее сердце готово было лечь ему на ладонь.
Анна медленно сложила кружева и протянула их мужчине.
Он взял всю стопку, потом схватил за руку.
— Деньги — после.
Она не выдергивала руку, словно завороженная его силой. Не об этом ли она мечтала и томилась ночами в своей девичьей постели? Так что ж сейчас-то противиться?
Он вел ее через ряды, и не пугали ее взгляды торговцев — да их и не так много было, этих взглядов. У каждого своих дел по горло и своего интереса. Но все же перехватила несколько — не могла не насладиться завистливыми девичьими. Он вел ее так, словно навсегда хотел сделать своей.