Прощай, пасьянс
Шрифт:
Никто не знал этого мужчину в высоких черных скрипучих сапогах, подпоясанного кожаным дорогим ремнем. Что ж, на то и ярмарка, чтобы на нее собирались все окрест.
Он подвел ее к своему коню, усадил перед собой, и понеслись они, глотая горячий ветер…
В ночь их встречи в Лальске Анна тоже шла, глотая ветер, который поднялся внезапно, словно желая яснее напомнить прошлое.
— Эй… — услышала она тихий голос. — Сюда.
Анна замерла, соображая, откуда идет этот голос. Ветер загнал луну за тучу, будто нарочно, чтобы спрятать Анисима, заставить ее найти его своим сердцем.
Она нашла.
Анна кинулась ему на шею, когда он выступил из-за столба, к которому был привязан его жеребец.
— Здравствуй, Анна. — Он поцеловал ее в губы. — Как я соскучился по тебе!
Она засмеялась:
— Неужели в Москве никого не нашел?
— Находил да бросал.
— А меня?
— Снова нашел, — прошептал он, уткнувшись ей в шею. — Поехали.
— Поехали, — сказала Анна и выпрямилась. — Поехали скорей.
— Тебя ждет светлица, милая моя, — шептал ей на ухо Анисим. — Но глаза я тебе завяжу, потому что это мое тайное место.
Анна засмеялась, вытянула шею ему навстречу.
— Вяжи, — сказала она и закрыла глаза. Потом добавила: — Ты чего-то боишься?
— Не спрашивай, — сказал он, усаживая ее на жеребца. Потом она почувствовала, как ее спина сама собой вжалась ему в грудь.
Она не знала, долго ли они ехали, но знала одно: вот так она готова катить всю свою жизнь.
Конь фыркал, утомленный, значит, лениво соображала Анна, они едут не большаком, а тайными тропами. Ветки деревьев хлестали по плечам и кололись, стало быть, пробираются сквозь тайгу.
Наконец она услышала долгожданное «Тпруу…»
Жеребец замер как вкопанный.
— Прибыли, — объявил Анисим. — Вот ты у меня и в гостях.
Он снял ее с коня, поставил на ноги, обнял за плечи и повел в дом. Так бы шла и шла, обнятая этими руками, а колени подгибались от предощущения счастья.
Дверь стукнула. Повязка с глаз упала.
— Ну вот, это мой дом.
Анна проследила, как красный шарф, которым были завязаны глаза, опустился на лавку.
— Ох! — выдохнула она, оглядываясь и привыкая к свету свечей. Бревенчатые стены увешаны дорогими персидскими коврами, пол накрыт похожим ковром. Она бросила взгляд на широченную кровать под узорчатым, затканным серебром покрывалом.
Анна перевела взгляд на Анисима. По его лицу было ясно, как доволен он ее изумлением, как хочет он повалить ее на кровать. Она сделала несколько шагов по ковру. Он был мягкий, ноги в сапожках из тонкой светлой кожи, подаренных Марией, легко скользили по узорам.
Он растянул в усмешке алые губы, окаймленные бородой и усами.
— А если я тебя отсюда никогда не выпущу… Не страшно?
Анна улыбнулась:
— Да хоть на всю жизнь. — Она облизала губы, неотрывно глядя на Анисима. — Может, я только о том и мечтала, Анисим.
— Что ж, и молилась?
— А ты как думал?
Он засмеялся:
— Ладно, чего зря болтать. — Он расстегнул свой кафтан из дорогого сукна, не отрывая глаз от лица Анны. Она следила за его движениями, отмечала, как вздрагивают пальцы.
— Оголодал, — усмехнулась она.
— Да и ты тоже. Я вижу, куда ты смотришь.
Она заалела.
— Не в одни же глаза смотреть…
— Сейчас, сейчас…
Он отбросил кафтан, будто расставался с ним навсегда и никогда больше не собирался надевать его. Шагнул к Анне, и обнял ее, утыкаясь в шею короткой бородой.
— Ну, здравствуй, здравствуй, дорогая. — Жесткая борода прошлась по одной щеке, потом по другой. Глуховатый голос заставил затрепетать сердце.
Она молчала, подставляя щеки. Потом почувствовала уверенные губы на своих губах. Рот раскрылся сам собой, выдохнула. Его руки вздернули подол тяжелой шелковой юбки темно-синего цвета и припали к бедрам.
— Шелковая ты моя, кружевная… — Он стиснул бедра, обхватил их пальцами, потом руки скользнули вперед и застыли на животе. — Пошли…
Простыни пахли мятой и чем-то еще, от чего кружилась голова и все плыло. Сладковатый запах дурманил голову, а тело становилось податливым, как тесто, которое давно готово и само собой вылезает из квашни. Она изгибалась так, будто не было в ней костей. Внезапно ей представилось, она — не она вовсе, а угорь. Рыба — не рыба, одному Богу известно, кого он хотел создать. И создал.
Из горла Анны вырвался смешок, когда ей показалось, не только она одна угорь. Был еще один, который скользил по ней, твердый и сноровистый. Она открыла глаза, взглянула, но он уже спрятался… и заставил ее вскрикнуть. Анна увидела, как в темноте сверкнули глаза Анисима.
— Кричи, кричи. Во всю мочь кричи! Тут никто не услышит. Ах, как люблю я, когда подо мной кричит женщина!
Его слова с трудом продирались сквозь толстую пелену какого-то тумана.
— Только француженки кричат, как ты. Наши бабы даже не стонут… Все молчком, — ухмыльнулся он.
Она снова открыла глаза, чувствуя, как ее живот вот-вот задрожит… Если был бы свет, подумала она, то его глаза полыхнули бы синим огнем.
А потом и он закричал. Нет, скорее то был рык, который издает животное в миг победы.
Анисим тяжело дышал, придавив Анну, но она радовалась этой тяжести и слушала, затаившись, как колотится его сердце.
За окном кончалась короткая летняя ночь. Она хоть и пошла уже на прибыль, но все еще была коротка.
Анна лежала и смотрела на рассвет. Она не была наивной девушкой, как тогда, в Кукарке, она знала, что мужчина берет и бросает. Но сейчас ей казалось, что этот рассвет обещает что-то другое в жизни. Ей стало тревожно…
Он наконец пошевелился, выныривая из сна. Посмотрел на нее. Глаза были сытые, спокойные. Он разглядывал ее.
— Анна, какая у тебя шея… Как у лебедя! Нет такой шеи во всей земле Лальской!
— Есть, — оборвала она его, обнимая за голову и притягивая его губы к себе.
— Да где же? — деланно изумился он.
— Вот, — сказала она, взяла его большую руку и положила себе на шею. — Разве она не на земле Лальской?
Он на секунду опешил, потом захохотал.
— Вот за это я тебя и люблю! За несхожесть с другими женщинами.