Прощай, Южный Крест!
Шрифт:
Тяжесть, усталость натекли ему не только в тело, но и в душу, он словно бы находился в капкане, выбраться из которого не было дано. Если бы не мать, не Клавдия Федоровна, которая не оставляла его, он уже давно бы покинул этот мир…
Как-нибудь в теплый вечерний час, когда вода в океане становится золотистой от неяркого солнечного света, он оставил бы пакет с документами на берегу, сунул бы в паспорт прощальную записку и вошел бы в воду… И двинулся бы дальше, пока не скрылся в ней целиком. И вряд бы ли кто стал искать его: он свое прожил и заслужил то, чего заслужил…
Жаль только, сына своего подросшего не повидает — а так хотелось взглянуть на него хотя бы одним глазом, хотя бы на секунду… Но нет, это не было дано.
И надежды на то, что он когда-нибудь выберется отсюда, тоже не было…
Очень скоро он оказался за пределами небольшого поселка, примыкавшего к порту, на длинной береговой гряде, с одной стороны обрезанной кудрявыми волнами океана, который сегодня был тих и задумчив, — редкое состояние для могучей морской стихии, с другой — угрюмыми мокрыми скалами. Берег был пуст — ни одного человека: ни огонька попросить не у кого, ни просто улыбнуться и поймать чью-нибудь улыбку в ответ — от таких простых, очень обычных вещей на душе всегда делалось светлее, но людей не было, словно бы мир вымер.
Москалев выбрал площадку почище, поросшую мягкой зеленой травой, похожей на российскую мураву и обессиленно повалился на нее. Было прохладно и хорошо, повеяло домом.
Закрыл глаза.
Сколько времени пролежал так — не ведал, на часы не смотрел, а когда очнулся, то обнаружил, что неподалеку от него расположилась мужская компания с двумя бутылками виски "Джек Даниэле". Этот забористый американский напиток варили из кукурузы, за что Геннадий недолюбливал его — в отличие от виски шотландского, ирландского и даже японского, — все бутылки пахли недозрелыми початками и унавоженной химическими удобрениями землей.
Компания вела себя тихо, голосов не повышала, закусывала "кукурузу" Джека Даниэлса плодами авокадо, — зрелыми, с коричневатой шкуркой и податливой мякотью, вкусно чмокала губами; увидев, что человек, лежавший неподалеку, очнулся, приподнял голову, предложила присоединиться к столу и ему. Геннадий улыбнулся — приглашение было сделано совершенно по-русски, только в России умели от всего сердца приглашать незнакомых людей к костру и научились этому давным-давно.
Руководил этой негромкой командой рыжеволосый узколицый чилиец, больше похожий на американца, чем на латиноса, Геннадию раньше такие чилийцы, пожалуй, и не попадались. Компания обращалась к нему со звучным почтением — Фобос.
— Свободная кружка есть? — спросил Фобос, ни к кому не обращаясь, в то же мгновение к нему протянулась рука с пустой эмалированной кружкой, на которой был изображен Микки-Маус с округлым красным носом сибирского Деда Мороза.
Фобос налил в кружку немного виски, потом, оценивающе глянув на Москалева, добавил еще. Протянул кружку Геннадию:
— От нашего стола…
В ответ Геннадий кивнул согласно, подсел к компании. Чокнулся со всеми поочередно, сказал:
— Геннадий… Это мое имя.
Фобос кивнул доброжелательно, проговорил негромко, с внезапно проступившей в голосе любопытной хрипотцой:
— Очень редкое имя — Геннадий… Ты не чилиец. Откуда приехал?
— Из России.
— Ого! Далековато тебя занесло!
— Далековато, — согласился Геннадий. — Лучше бы не надо…
— Что, прижало крепко? — Взгляд Фобоса был хотя и цепким, но доброжелательным: Фобос был психологом, и неглупым притом, он все понимал, понял и состояние незнакомого человека, застрявшего на чужом берегу.
— Прижало, — подтвердил Геннадий.
— Если негде жить — пошли с нами, — предложил Фобос. — Если нет хлеба — дадим, если нет курева — найдем.
Геннадий одним глотком опрокинул в себя виски, провел изнанкой ладони по губам. Кукурузная жидкость обожгла желудок.
— В России при отсутствии закуски водку обычно занюхивают мануфактурой — рукавом рубахи, либо… — он поднес к ноздрям ободранные костяшки пальцев, — либо кулаком.
Фобос глянул на него с интересом и согласно наклонил голову.
— Никогда о таком не слышал. Занятно, занятно…
— За приглашение — спасибо. — Геннадий поклонился Фобосу, он уже понял, что за люди появились на пустынном берегу, лица их загорелые, небритые, ведут себя независимо, вольно — это те самые, что сбежали с материка на этот остров, скрылись от наказания. В их рядах должен был быть и недоброй памяти Хуан Корис, но тот спрятался, успел в свое время, выждал, не загудел в тюремные казематы, и теперь стал почтенным, весьма уважаемым гражданином. Хорошо, что в такого гражданина не обратился и Москалев.
— Пойдешь с нами? — улыбка на лице Фобоса по-прежнему была благожелательной.
— Пойду, — сказал Геннадий.
В кружку, уже опустошенную им, налили еще виски, напиток этот у почтенных островитян ценился высоко, стоял на одном уровне с мексиканской текилой; да и чилийская водка писко, которую гнали из лучших фруктов, произраставших на здешней земле, тоже не уступала кукурузному "Джеку Даниэлсу"…
— Пойду, — повторил Москалев спустя несколько минут. Он еще раз обдумал предложение Фобоса и принял его. Другого выхода у него не было — идти-то некуда…
Баржа, которую облюбовали островитяне, имела ободранный, ржавый, какой-то могильный вид, — была похожа на набор старых оград заброшенного кладбища, прогнивших до основания, — а вот внутри имела вид обихоженный, жилой, была наполнена вкусными запахами… Судя по всему, здесь наступало время раннего ужина и у островитян имелся свой повар. Очень неплохой, между прочим, повар. Москалев, как опытный капитан, признавал, что власть кока на судне может быть не меньшей, чем власть капитана, и всегда старался подобрать себе хорошего повара.