Прощайте, сожаления!
Шрифт:
– Вы "пасли" меня от самого дома?
– с удивлением и упрёком сказала она.
– Мы узнали, что вы собираетесь уехать из Ордатова...
– невозмутимо ответил он.
– Вы прослушивали мои телефонные разговоры!
– возмутилась она.
Переверзев вместо ответа лишь загадочно усмехнулся. Она замкнулась и на всём пути до управления не проронила ни слова. Подъехав к угрюмому зданию управления, которое оказалось почти пустым, они поднялись на второй этаж и прошли по длинному коридору, мимо десятков дверей кабинетов по обе стороны. Наконец он остановился перед одной из дверей, открыл её своим ключом и распахнул:
– Проходите!
Александра вошла в сумрачный кабинет, где села на указанный ей стул напротив стола, за который уселся сам следователь, и вопросительно посмотрела на него.
– Была проведена повторная графологическая экспертиза представленных вами в судебные органы документов, якобы подписанных Чермных, - начал Переверзев, глядя в бумагу, которую держал в своих руках.
– На этот раз эксперты решили, что подписи от его имени были выполнены не им, а, цитирую, "неким другим лицом, обладающим развитым письменно-двигательным навыком и имеющим значительный практический опыт исполнения почерка и подписей от имени Чермных в документах". Это указывает на совершение мошенничества в особо крупном размере путём фальсификации материалов гражданских дел. В связи с чем мною вынесено постановление о возбуждении уголовного по части четвёртой статьи сто пятьдесят девятой Уголовного кодекса. Вы привлекаетесь в качестве подозреваемой в совершении названного преступления. Какие вы можете дать объяснения по приведённым фактам?
– Не знаю...
– пробормотала Александра, с ужасом чувствуя, как её лицо наливается румянцем.
– Мне нужен адвокат...
– Адвоката вы получите в должное время. А пока я запишу в протоколе, что от объяснений вы отказались, и отправлю вас в следственный изолятор.
Даже спустя четверть часа, когда наряд полицейских уже выводил её из кабинета следователя, Александра всё ещё чувствовала жар на своих щеках. Они горели не только от стыда, но и от гнева: оказывается, всё то время, когда Гурджи старательно обхаживал её, суля выигрыши от сотрудничества, у него было заготовлено альтернативное заключение экспертов-графологов как инструмент наказания её за неповиновение. А она теперь даже рассказать об этом не может, потому что это будет выглядеть смешно и неправдоподобно, как голословное обвинение собственного бывшего адвоката. К тому же Гурджи во всём этом деле - не более, чем "шестёрка", исполнитель. Как, впрочем, и следователь Переверзев с его свежим мальчишеским лицом...
35
Накануне выборов главы Оржицкого района, в пятницу шестнадцатого сентября, кандидат на эту должность Костерин, он же директор местной адвокатской конторы, обошёл все кабинеты редакции "Оржицкой нови". Приземистый, толстый, с двойным подбородком, скрывавшим шею, в чёрном чиновничьем костюме, он открывал двери, угрюмо окидывал взглядом находившихся в помещении и с порога произносил одно-единственное слово: "Здравствуйте!", - а затем ждал ответа. Наверно, он делал это из желания заранее почувствовать себя победителем, принимающим выражения почтения и лояльности от газетных писак. Хотя далеко не всех сотрудников "районки" он собирался оставить на работе, поскольку хотел трудоустроить девчонок из своего "Оржицкого вестника", обречённого на закрытие сразу после выборов...
Все женщины редакции вежливо ответили на приветствие Костерина, но Каморин, сидевший одиноко в своей рабочей комнате с драными обоями, шаткой мебелью и скрипучими половицами, промолчал. Он почувствовал, что сейчас, накануне выборов, ответное "здравствуйте" будет не просто данью вежливости, но заявкой на покровительство со стороны Костерина в качестве будущего районного начальника, почти присягой ему на верность. Но как раз Костерину присягать представлялось совершенно невозможным после его пасквилей в "Оржицком вестнике" о "сладострастной" Елизавете Ивановне Анчишиной. Каморин знал, что эта полная пятидесятилетняя дама, председатель районной Думы и главный врач районной больницы, чрезвычайно спокойная внешне, как многие гипертоники, не давала ни малейших поводов для подобных инсинуаций. К тому же за спиной Костерина стоял, по слухам, зловещий Гомазков - гонитель оржицких фермеров и вероятный создатель юридической западни, в которую угодила Александра... Не дождавшись ответа
На следующей день после выборов, в понедельник девятнадцатого сентября, в редакции "Оржицкой нови" все были как на иголках в ожидании результатов. Каморин почти не сомневался в победе Костерина и уже мысленно прощался со своей рабочей комнатой и старушками-коллегами. Ещё утром, по пути на работу он замечал злорадные улыбки на лицах встречных жителей райцентра, явно предвкушавших весёлый скандал в связи с избранием дерзкого обличителя. Результатов ждали весь день, но их всё не было, даже предварительных. Из районного избиркома не просачивалось никаких известий; видимо, там хотели, не довольствуясь телефонными сообщениями с мест о количестве голосов за разных кандидатов, получить бумажные протоколы из всех отдалённых хуторов. Такая осторожность была, впрочем, вполне понятна: на кону для местного чиновничества стояло слишком многое.
Во вторник двадцатого сентября стало известно, что победил руководитель районного отдела сельского хозяйства Жоголев. Костерина он обошёл с мизерным перевесом в триста голосов. При этом райцентр почти поголовно проголосовал за Костерина. Но сёла столь же решительно отдали предпочтение Жоголеву. В редакции "Оржицкой нови" все повеселели. Особенно оживилась ответственный секретарь Барахвостова, которая теперь в отсутствие редактора исполняла его обязанности. Она вдруг сделалась энергичной и властной, её морщинистые щёчки порозовели, глаза заблестели, и нередко можно было слышать, как она, занятая работой, мурлыкала себе под нос какую-то мажорную мелодию.
Как ни странно, именно в это время Барахвостова начала притеснять Каморина. Старушка изобретательно вычёркивала в его текстах самые удачные места и даже целые абзацы, превращая написанное им в нечто серое и косноязычное и лишая смысла придуманные им заголовки. На его протесты она отвечала насмешливым вопросом: "А вы изучали литературную стилистику?" То есть напоминала о том, что она имеет журналистское образование, а Каморин - нет. Понадобилось время для того, чтобы Каморин понял причину столь резко изменившегося отношения к нему: семидесятилетняя Барахвостова увидела в нём, значительно более молодом сотруднике, опасного претендента на должность редактора и потому делала всё для того, чтобы он как журналист выглядел совсем беспомощным.
В октябре исполняющим обязанности главного редактора "Оржицкой нови" комитет по печати администрации области назначил корреспондента центральной газеты "Сельская жизнь" Андрея Котлова. То был осанистый мужчина предпенсионного возраста, который жил в Оржицах в собственном коттедже и по всем характеристикам вполне мог быть отнесён к типу российских сельских джентльменов, обнаруженному Камориным. Котлов приветствовал своих новых сотрудников с величавой снисходительностью и сообщил им с оттенком удивления в голосе о том, что вот нежданно-негаданно снова очутился там, где когда-то начинал, - в сельской "районке". Но то была, конечно, не "Оржицкая новь", а иная газета какого-то незнакомого региона, судя по диалектным словечкам, которые он употреблял. Например, для обозначения сельского внештатного корреспондента, а попросту автора писем в газету, он однажды использовал доселе неведомое Каморину слово "вестоноша".
Каморин только после появления Котлова вполне постиг смысл произошедшей с Барахвостовой перемены. Видимо, старушка загорелась надеждой на то, что на время отсутствия Застровцева на его место пришлют какого-то маститого журналиста вроде Котлова, а тот, естественно, не покинет своей основной работы и станет в "районке" лишь номинальным руководителем, уступив фактическое руководство ей. И поначалу всё складывалось именно так, как она рассчитывала. Теперь Барахвостова могла строить дальнейшие планы: о том, что через годик вернётся Застровцев, и снова всё будет, как прежде. В бывшем редакторе, галантном и обходительном Михаиле Петровиче, все редакционные старушки - Барахвостова, её подружка Сологубова и секретарша Горшенина - поистине души не чаяли. Правда, более молодые сотрудницы столь же дружно его ненавидели. Может быть, думал Каморин, к ним его галантность проявлялась как-то иначе. Или всё дело в душевной слабости, которую молодые женщины инстинктивно чувствуют в мужчине, сразу проникаясь к нему отвращением...