Прошло семь лет
Шрифт:
— Позволю себе возразить, месье: заказ поступил на вашу фамилию.
Себастьян в недоумении пропустил посыльного в комнату, и тот сложил свертки и коробки на диван. Он уже подошел к дверям, а Себастьян все еще шарил по карманам в поисках чаевых, пока наконец не вспомнил, что его ограбили. Выручила Никки, протянув пареньку пять долларов, прежде чем он исчез за дверью.
— Я вижу, между делом ты сделал еще кое-какие покупки, дорогой, — насмешливо улыбнулась она, принимаясь за свертки.
Себастьян
— Честно говоря, ничего не понимаю.
— Женский вечерний костюм и мужской, — задумчиво отметила Никки и вспомнила предупреждение дамы из парижского речного пароходства: на ужине желательно быть в вечерних костюмах.
— Но почему я должен надевать именно то, что они прислали?
— Там, может быть, какие-то датчики? Чтобы отслеживать, куда мы пойдем?
Предположение показалось Себастьяну не лишенным оснований. Кто-то их вел. С очевидностью не поспоришь. Он взял наудачу пиджак и принялся его ощупывать. Напрасный труд: в наше время такого рода аппаратура стала микроскопической. И потом, зачем от нее избавляться, раз она должна помочь им встретиться с похитителями сына?
— Думаю, выбора нет, придется надеть эту одежду, — сказала Никки.
Себастьян, соглашаясь, кивнул.
Но сперва отправился в душ и долго стоял под обжигающими струями, намыливаясь от макушки до пят, словно хотел смыть с себя унизительный опыт, полученный в квартале Барбес.
Затем надел на себя присланную одежду. И почувствовал себя в ней удобно и хорошо. Отличного покроя белая рубашка пришлась ему в самый раз, классический, отменного качества костюм, строгий галстук, прекрасные ботинки, без всяких изысков и вывертов.
Выбирай он сам, он вполне мог бы купить все эти вещи.
Он вышел из ванной, когда уже вечерело. В мягком сумеречном свете он увидел Никки в красном вечернем платье до полу с узким длинным вырезом на спине и головокружительным, обшитым жемчугом, декольте.
— Помоги мне, пожалуйста, — попросила она.
Он молча встал позади нее и привычно, как делал это на протяжении многих лет, застегнул молнию и приладил невидимые бретельки. От прикосновений рук Себастьяна к ее плечам и спине у Никки побежали мурашки. Загипнотизированный Себастьян не мог оторвать глаз от бархатистой нежной кожи своей бывшей жены.
Он положил ладонь на чуть выступающую лопатку, готовый превратить прикосновение в ласку. Себастьян поднял глаза и взглянул в овальное зеркало, напротив которого они стояли. Зеркало вернуло картинку из модного журнала: он и Никки, счастливая, красивая пара.
Никки приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, но тут сильный порыв ветра хлопнул рамой. Чары рассеялись.
Чтобы избавиться от охватившего ее волнения, Никки принялась надевать туфли, которые довершали ее туалет. Себастьян шарил у себя по карманам, обретая душевное равновесие. В правом он нащупал картонную этикетку. Вытащил, собираясь выбросить в мусорную корзину, но в последний миг взглянул на нее.
Это была вовсе не этикетка.
Это был листок бумаги, свернутый вчетверо.
Квитанция на ячейку камеры хранения.
На Северном вокзале.
29
19-й округ.
В этом малоизвестном парижанам квартале, который называется американским, когда-то находились карьеры, где добывали гипс и белый известняк. Свое название он получил из-за легенды, согласно которой из этого известняка, отправляемого на строительные площадки, были сделана американская статуя Свободы и Белый дом. Красивая легенда, но всего-навсего легенда.
Во время «славных тридцатых» большая часть предместья была снесена и «осовременена». Теперь ряды унылых зданий и уродливые башни портят вид северной части старинной коммуны Бельвиль. Зажатая между парком Бютт-Шомон и окружной, улица Музайя осталась последней памятью о былых временах. На протяжении трех сотен метров городская артерия живет в виде мощеной улочки со столбами фонарей и небольшими домишками с палисадниками.
В маленьком кирпичном домике с красным фасадом под номером 23 бис по этой улице телефон звонил уже в третий раз, звонил минут по десять, и все впустую.
Между тем Констанс Лагранж была дома. Она спала, полулежа в надувном кресле у себя в гостиной. Бутылка виски, которую она выпила ночью, еще не отпустила ее из состояния тяжелой дремы, отгородив от всего остального мира.
Три месяца назад, в день своего тридцатисемилетия, Констанс узнала три новости: две хороших и одну плохую.
Когда она пришла на работу утром 25 июля, ее начальник, полковник Сорбье, сообщил, что ей присвоено звание капитана полиции в престижной национальной бригаде по розыску беглых преступников.
В полдень ей позвонили из банка и сообщили, что ее просьба о кредите удовлетворена, а это означало: Констанс сможет осуществить свою мечту и купить домик на улице Музайя, которую обожала.
Констанс сказала себе: этот день — счастливый. Однако в конце рабочего дня позвонил врач, у которого она недавно проходила обследование, и сообщил результаты: у нее обнаружена опухоль мозга. Саркома, 4-я стадия. Худший из видов рака. Агрессивный, инвазивный, неоперабельный. Жить ей осталось четыре месяца.