Прости, но я люблю тебя
Шрифт:
— Дорогая, ты говоришь о каком-то фильме. Очень плохом фильме.
— Нет, иногда так и бывает. Чтобы одна любовь началась, должна закончиться другая.
— Хорошо, может, так и бывает, но пока мы так счастливы за Ники, почему именно наша любовь должна закончиться? Может закончиться другая, правда? Любовь Карлони, например. Тех, из тринадцатой. Которые вместо того, чтобы решать свои проблемы, суют свой нос в чужие дела. Если они разведутся, то в нашем доме хоть народу станет поменьше! — он снова обнимает её, завоёвывает её понемногу, притягивает к себе. Целует её и смотрит ей в глаза,
Симона не знает, засмеяться или продолжать смотреть на мужа с недоверием.
— Но разве ты не видишь? — Симона проводит рукой по его щеке, по скулам, медленно, нежно, и дальше, к ушам. — Ты видишь? Время бежит.
— Нет, — улыбается Роберто, — я вижу, что впереди ещё много времени. Я вижу любовь, которая не хочет уходить, и самую прекрасную женщину…
Он снова сладко целует её. Нежные поцелуи, поцелуи с прекрасным вкусом, как глубокий вкус выдержанного вина. Плотный, слегка пряный, со стойкими ароматами, напоминающими ваниль и древесину, горячий. Поцелуи спускаются туда, куда уже добрались пальцы, к краю трусиков Симоны, которая чувствует холодок и улыбается, она запрокидывает голову и говорит:
— Выключи свет…
— Нет. Я хочу видеть тебя.
Тогда она кладёт голову на простыни, смеётся, исчезает под ними, она легонько покусывает его сквозь пижаму, нежно, чувственно. И вдруг что-то происходит. В какой-то момент исчезает чувство, что время убегает, и они вновь превращаются в подростков.
51
Доброе утро, мир. Поверить не могу. Профессор философии ошарашил меня своими изменениями по программе. Иногда даже он умеет удивлять. Вместо того, чтобы и дальше рассказывать о Поппере, он сказал:
— Сегодня я собираюсь совершить безумие.
— А что нормального он обычно делает? — прошептала Олли.
— Вы когда-нибудь слышали о Чоране?
— Он из нашей школы?
— Нет, Беттини, он не из школы. Эмиль Чоран. Философ… Нет, Скальци, бесполезно искать его в содержании книги. Его там нет. Я здесь выписал кое-что. Чоран объяснит вам, почему мне это нравится. И, по-моему, он впечатляет, — улыбнулся профессор. Я ничего не поняла.
— О да, конечно, — снова прошептала Олли Эрике.
— Чоран родился в Рассинари, в Румынии, в 1911 году. В семнадцать лет он начал изучать философию в Университете Бухареста…
— Значит, это современный философ, то есть, Новых времён…
— Да, Де Лука, двадцатый век. На тот момент считалось, что философия закончилась ещё двести лет назад, — и после всех своих бла-бла-бла он сказал это, сказал фразу, которую я не забуду никогда: — Книга должна бередить раны, даже причинять их. Долг книги – быть опасной.
Это сказал тот самый Чоран. И тогда я подняла руку. Препод это увидел.
— Что такое, Кавалли? Хочешь выйти в туалет?
—
Тишина. Все молчали. Но мне вовсе не казалось, что я сказала что-то абсурдное.
— Кавалли, вижу, ты вышла из своей обычной зимней спячки. Весна тебе на пользу. Поздравляю. Твоя ассоциация очень острая. Тебе плюс.
Олли заёрзала и стала корчить гримасы, а потом сказала мне, понизив голос:
— Поздравляю, ты слышала? Поздравляю!
Эрика подмигнула мне, а Дилетта перевела тему на римских императоров и гладиаторов. Я спасена. На меня не нападут львы. Как сильно сказано. Спасибо, Чоран.
52
Леонардо в зале для совещаний с другими директорами. Они рассматривают рисунки команды Алессандро: девушка на качелях и девушка на доске для сёрфинга.
— Что и говорить, Белли всегда лучший. У него есть талант, стиль, оригинальность, — Леонардо скрещивает руки. — Возможно, он сделал это благодаря конкуренции с молодым, у него словно была верёвка на шее, которая заставила его работать ещё лучше обычного, верно?
— Наилучшая стратегия…
Леонардо продолжает.
— Я скажу вам только одну вещь: вчера, перед тем как отдать мне рисунки, он погрузился в атмосферу людей. Позавчера он провёл день во Фреджене, с нынешней молодёжью, проникался их тенденциями, вкусами, желаниями. Не считать себя наиумнейшим и наилучшим, в этом Алессандро идеален. Он впитывает толпу, людей, он идёт своей дорогой в тени. Он вампир, питающийся эмоциями и чувствами, Дракула искушения. — Леонардо смотрит на свои часы: — Он сказал мне, что сегодня утром принесёт слоган и логотип. Что будет работать всю ночь. Представляете, он нанял новых дизайнеров, чтобы придумать, как удивить нас.
Президент ставит чашку кофе на стол.
— Прежде всего, чтобы удивить японцев.
Леонардо улыбается.
— Да, несомненно.
Тут звонит телефон внутренней связи. Голос секретарши говорит:
— Извините, синьор, пришёл синьор Белли.
Леонардо нажимает кнопку.
— Впустите его, пожалуйста, — он встаёт и идёт к двери. Открывает её и поворачивается к остальным, словно делая рекламу: — Господа, наш принц.
Алессандро спокойно входит.
— Всем доброе утро.
Улыбка человека, который сделал некое открытие, но не хочет хвастаться этим. Или, по крайней мере, того, кто знает одну вещь абсолютно точно. Он не поедет в Лугано.
— Вот моя ночная работа, — он кладёт белую папку на стол, в центр. «Слоган Алекса». Слава богу, акульего плавника не видно. Ники ему объяснила, что акула – это фирменный знак Олли, художницы, она пожирает мужчин, а потом превращается в Волну. Но это другая история. Алессандро медленно открывает папку. Все директора, один за другим, включая президента, встают со своих кожаных кресел. Слоган Алекса появляется с полной ясностью в центре стола. Это слова, которые ему так хотелось бы сказать Ники прошлой ночью. Слова, которые мечтали бы услышать, наверное, все девушки. Особенно, если они чувствуют себя чьей-нибудь луной. Леонардо рассматривает оформление. Улыбается. Затем читает вслух.