Протокол «Сигма»
Шрифт:
– Заманчиво, – ответил Бен.
Они прошли мимо «Ла Флеш д’ор», ресторанчика с красной крышей под черепицу, выстроенного прямо на оставшихся с невесть каких пор проржавевших рельсах. Оттуда Бен устремился дальше, к маленькому марокканскому кафе, от которого исходил манящий аромат жареной баранины.
– Не могу поручиться за качество, – сказал он. – Но на вид эта еда представляется многообещающей.
Через стекло витрины они видели каменный треугольник, который и был домом номер 1554 по рю де Виньоль. Семиэтажное здание представляло собой отдельный остров, окруженный с трех сторон узкими улицами. Его фасад был покрыт темными пятнами от автомобильной копоти и пестрыми – от птичьего помета. Прищурившись, Анна разглядела жалкие остатки декоративных горгулий: лепнина настолько выветрилась, что казалось, будто фигурки расплавились на солнце. Мраморные карнизы, декоративный фриз и парапеты казались воплощением безумных фантазий строителя давно минувшей эры, когда кое-кто еще
– Согласно моему источнику, Пейо, его здесь называют «L’Ermite», отшельник. Он занимает весь верхний этаж. Время от времени оттуда доносятся какие-нибудь звуки, и по ним соседи узнают, что он еще жив. По шуму и продуктам, которые ему приносят – бакалею и тому подобное. Но даже мальчики-рассыльные никогда его не видели. Они грузят продукты в кухонный лифт, а потом кабина возвращается, и они забирают из нее свои франки. Мало кто вообще дает себе труд помнить о нем, а те немногие, кто что-то помнит, считают его обычным чудаком. Не забывайте, что чудаков здесь хватает выше головы. – Бен жадно впился зубами в кусок баранины.
– Значит, он живет затворником?
– Совершенным. Избегает не только разносчиков из магазинов – его вообще никто никогда не видел. Пейо говорил с женщиной, живущей на первом этаже. Она, да и вообще все жильцы дома считают, что это пожилой полусумасшедший и болезненно застенчивый рантье. Клинический случай агорафобии. Они и понятия не имеют, что весь этот дом принадлежит ему.
– И вы думаете, что мы явимся без приглашения и даже предупреждения к этому, возможно, спятившему, возможно, охваченному паранойей, возможно, непрерывно думающему об угрожающей ему опасности и уж наверняка нервному и испуганному типу, а он угостит нас диетическим кофе без кофеина и расскажет нам все, что мы захотим узнать?
– Нет-нет, я этого вообще не говорил, – Бен ободряюще улыбнулся ей. – Это может быть не диетический кофе, а что-то другое.
– Вы питаете безграничную веру в свое обаяние и, похоже, имеете на это право, – Анна с сомнением посмотрела на свой кускус [72] . – Он хотя бы говорит по-английски?
– Совершенно свободно. Почти все французские бизнесмены хорошо владеют английским языком, и по этому признаку вы можете отличить их от французских интеллектуалов. – Он вытер рот маленькой тонкой бумажной салфеткой. – Ну, свой вклад я внес, доставив нас сюда. Теперь дело за вами, как за профессионалом. Что говорится в полевых уставах? Как вам следует поступать в подобных ситуациях – каков принятый modus operandi? [73]
72
Кускус – восточное блюдо из тушеного мяса или овощей, смешанного с особым образом приготовленным мучным гарниром.
73
Образ действий (лат.).
– Дайте подумать. Modus operandi дружественного визита к психу, которого весь мир считает покойником, а вы – обладателем тайны зловещей международной организации? Бен, я не уверена, что в руководстве по оперативной работе предусмотрен такой случай.
Ему вдруг показалось, что съеденная баранина лежит в желудке тяжелым камнем.
Они поднялись одновременно, и Анна легонько прикоснулась к руке Бена:
– Просто идите за мной и делайте, как я.
Тереза Бруссар тупо глядела из окна на суетливую жизнь рю де Виньоль, кипевшую семью этажами ниже. Точно так же она могла бы смотреть в огонь, если бы ее камин не замуровали много лет назад. Точно так же она могла бы смотреть на экран своего маленького телевизора, если бы он не detraquee [74] в минувшем месяце. Она смотрела туда, чтобы успокоить нервы и немного развеять скуку; она смотрела туда, потому что у нее не было никакого другого развлечения. Кроме того, она только что целых десять минут непрерывно гладила свое огромное нижнее белье, и ей нужно было отдохнуть.
74
Detraquеe – сломался, пришел в негодность (фр.).
Ширококостная, с одутловатым, с какими-то свиными чертами лицом и длинными выкрашенными в блестящий черный цвет волосами женщина семидесяти четырех лет, Тереза все еще говорила людям, что она портниха, хотя на протяжении вот уже десяти лет не отрезала ни одного клочка материи, да и раньше никогда не была особенно сильна в этом ремесле. Выросла она в Бельвиле, закончила школу в четырнадцать лет и никогда не отличалась особой привлекательностью,
Однажды – это случилось в 1945 году, – когда Тереза шла по Пор де ла Шапель, неподалеку от нее взорвалась бомба, и, хотя она не получила ранений или видимых травм, взрыв с тех пор регулярно снился ей по ночам, и у нее началась тяжелая бессонница. А через некоторое время состояние ее нервов сделалось еще хуже. Она пугалась малейшего шума, а еще с тех пор у нее возникла болезненная страсть к еде; она стала с превеликой жадностью пожирать любую пищу, какую только могла найти. Когда Тати Джин умерла, Тереза унаследовала ее немногих оставшихся клиентов, но заработка едва хватало на жизнь.
Она осталась одна, чего всю жизнь так боялась, но вскоре ей пришлось узнать, что бывают вещи и похуже: в ее жизни появился Лорен. Вскоре после своего шестьдесят пятого дня рождения она встретилась с Лореном на рю Рампоно, перед обителью Сестер Назаретянок, где она получала еженедельную порцию еды. Лорен, тоже уроженец района Менилмонтан, был на десять лет старше ее, а казался по меньшей мере восьмидесятилетним. Сутулый и лысый, он носил кожаную куртку со слишком длинными для него рукавами. Он вел на поводке маленькую собачку, терьера, она спросила, как зовут собаку, и они разговорились. Он сказал, что сначала кормит Пупе, свою собаку, а только потом ест сам, и что позволяет песику самому выбирать, что ему понравится. Она, в свою очередь, рассказала ему о своих приступах панического страха и о том, что чиновник из l’Assedic, отдела магистрата по социальному обеспечению, однажды распорядился взять ее под патронаж. Чиновник также позаботился о том, чтобы ей выдавали государственное пособие – пятьсот франков в неделю. Когда Лорен узнал о том, что она получает субсидию, его интерес к ней резко возрос. Через месяц они поженились. Он переехал в ее квартиру около Шаронне; беспристрастному глазу это жилье, возможно, показалось бы маленьким, темным и убогим, но все равно оно было лучше, чем его собственная обитель, из которой его должны были вот-вот выгнать. Вскоре после женитьбы Лорен потребовал, чтобы она вновь взялась за шитье: им нужны были деньги, благотворительной еды, которую раздавали монахини, не хватало и на половину недели, а пособие от l’Assedic оказалось прискорбно маленьким. Она же всем говорит, что была портнихой, правильно? Так почему бы ей не взяться за шитье? Сначала она отвечала ему спокойно, показывая свои пухлые ладони с отекшими пальцами и объясняя, что ее руки утратили необходимую ловкость. Он возражал значительно менее спокойно. Она отвечала без малейшего признака гнева, что он обладает способностью не удерживаться даже на самых жалких рабочих местах и что она никогда не вышла бы за него замуж, если бы знала, какой он пьяница. Спустя семь месяцев, в разгар одного из споров, которые происходили между ними все чаще и чаще, Лорен неожиданно упал. Последними его словами, обращенными к ней, были: «T’es grasse comme une truie» – жирная свинья. Тереза выждала несколько минут, немного успокоилась, а затем вызвала «Скорую помощь». Позже она узнала, что ее муж был сражен обширным кровоизлиянием – разрывом аневризмы глубоко в мозгу. Усталый врач в нескольких словах объяснил ей, что кровеносные сосуды немного похожи на пожарные рукава и что повреждение в стенке рано или поздно приводит к разрыву. Она только жалела, что последние слова, которые Лорен сказал ей, не были более вежливыми.
Своим немногочисленным друзьям она всегда говорила о муже как о святом, но никого этим не обманула. Во всяком случае, замужество оказалось для нее школой. Едва ли не всю предшествовавшую браку часть жизни она думала, что наличие мужа сделает ее жизнь более полной. Лорен продемонстрировал ей, насколько мужчины недостойны и ненадежны. Глядя на различные фигуры, мелькавшие на углу улицы возле ее неуклюжего дома из монолитного железобетона, она фантазировала насчет того, какими у них могут быть странности и недостатки. Кто из этих мужчин наркоман? Кто вор? Кто бьет свою подругу?
Ее дремотные размышления прервал громкий и властный стук в дверь.
– Je suis de l’Assedic, laissez-moi entrer, s’il vous plait! – Явился человек из отдела социального обеспечения и требовал, чтобы его впустили.
– Почему вы не позвонили? – пролаяла мадам Бруссар.
– Но я звонил. Несколько раз. Звонок сломан. Как и входная дверь. И вы будете уверять меня, что ничего не знали?
– Но зачем вы пришли? В моем положении ничего не изменилось, – запротестовала толстуха. – Моя субсидия…