Психиатрическая власть
Шрифт:
«Когда ее просят открыть глаза, она нормально справляется с правым веком, тогда как ее левое веко почти не движется, так же как и левая бровь, в результате чего наблюдается выраженная надбровная асимметрия. Во время этого движения [...] кожа лба с правой стороны покрывается поперечными морщинами, а слева остается почти гладкой. В состоянии покоя морщин нет ни справа, ни слева Г[..1
Следует указать еще на две особенности: в восьми миллиметрах над левой бровью и приблизительно в двух сантиметрах слева от средней линии лба у больной имеется ямочка, хорошо заметная при определенном освещении, а в этой ямочке — маленькая выпуклость, вызванная, судя по всему, сокращением
* В подготовительной рукописи М. Фуко уточняет: «Речь пойдет о теле,
350
надбровной мышцы. Эти приметы бросаются в глаза по сравнению с нормальным строением правой стороны лба».4
Описание подобного типа резко отличается от характерного для патологоанатомической практики, для патологоанатомиче-ского взгляда.5 В определенном смысле это возврат к некому поверхностному, почти импрессионистскому взгляду, который был свойствен уже медицине XVIII века, эпохи, когда цвет лица и тела больного, румянец его щек, цвет глаз и т. д. играли важную роль в клинической диагностике.6 Патологическая анатомия — те самые Биша, Лаэннек — в значительной степени отказались от этого импрессионистского описания поверхности и обозначили ряд, очень в конечном счете ограниченный ряд знаков, комплекс поверхностных признаков, выражавших, согласно четко определенному клиническому кодексу, некую сущность — собственно заболевание, которое затем, с помощью хирургической операции или, чаще, вскрытия, описывалось патологоанатомом в таких же, а то и в более мелких подробностях, чем те, что перечисляются в приведенном тексте. Иначе говоря, патологическая анатомия заложила в основание сколь угодно подробного описания внутренние, пораженные органы, тогда как поверхность прочитывалась ею исключительно через решетку простых и немногочисленных знаков.
Теперь же в медицинские дискурс и знание с триумфом возвращаются поверхностные значения. Именно поверхность нужно обследовать тщательнейшим образом, вплоть до мельчайших выступов и углублений, причем практически одним зрением, только глядя на нее. Важным здесь, и куда более важным, чем клиническая реабилитация квазиимпрессионистских поверхностных значений, ключевым в этой новой клинической поимке неврологического больного и в коррелятивном ей формировании неврологического тела в ответ этому взгляду этому дис-позитиву является то чего неврологическое обследование до-
искивалось прежде всего
—«ответы» Вот что я имею в виду:
в патологической анатомии Биша и Лаэннека знаки могли быть (\т"\/1 p\jp\i\jсраiv г* первот"о взтттягтя а могли быть выявлены с
поМПШТъЮ стиЛЛЛ/ПЯТИЛИ" ТРГТО боFTFiHOrO пТ}оСТЛ/КИВЯ._ПИ ТТПОСЛ VIIIи-
вали и т. д. Классическая патологическая анатомия обращалась, в сущности к системе «стимуляция эЛЛект»" пациенту ппосту кивали грудь слушали шумы,7 просили его'покашлять и оце-
351
нивали кашель по звуку, пальпировали тело в поисках участков жара. Итак, стимуляция-эффект.
В рамках же неврологического обследования, каким оно складывается в середине XIX века, сущностью знака, тем, что делает знак знаком, оказывается не столько его следование из некого более или менее механического действия, подобно тому как в классической патологической анатомии шум следовал из простукивания, сколько его следование из ответа. И эта замена схемы «стимул-эффект» на схему «стимул-ответ», возведение целого здания стимулов-ответов, как мне кажется, исключительно важна.
Свидетельств об этом процессе множество. На сугубо элементарном уровне таково было, собственно, основополагающее открытие невропатологии — открытие Дюшена де Булоня, который, исследуя то, что он называл «местной фарадизацией», сумел получить отдельный мышечный ответ или, точнее, ответ одной мышцы на электризацию кожи двумя электродами; путем увлажнения участка кожи ему удалось ограничить действие электризации и добиться отдельного ответа одной мышцы. И это открытие имело решающее значение.8 За ним последовали исследования рефлексов,
Если взять второй пример, то Дюшен описывает ходьбу табетиков именно в терминах стимула-ответа или, точнее, в терминах поведения и поведенческой цепи применительно к отдельным стадиям, составляющим процесс ходьбы. Дюшену требовалось провести различие между потерей равновесия, отмечаемой у табетиков, то есть на определенной стадии и при определенной форме общего паралича, и головокружением при отравлении этилом или при некоторых церебральных расстройствах. В 1864 году в программной статье медик дал дифферен-циЭ.Л ЬНОС ОПрСПСЛСНИС ходьбы табетиков и ходьбы при головокружении " Если в случае последнего больной сам совершает протяженные колебания, ТО пОИ ТЭ.ббС6 н2.ЛИЦ0 «КОЯТКИО) «вН6-
352
запные» колебания, и больной, как говорит Дюшен де Булонь, ведет себя как «канатоходец», уронивший балансир, ступая медленно, осторожно и пытаясь восстановить равновесие.12 При головокружении не отмечается мышечных сокращений, но, наоборот, имеет место общее ослабление мускулатуры и тонуса, тогда как табетик всегда стремится вернуться в норму, и если посмотреть, что происходит с его икрами и голенями, то выяснится, что перед тем, как он потеряет равновесие, перед тем, как он поймет, что потерял равновесие, через мышцы его ног проходят, проскакивают мелкие, краткие сокращения, которые постепенно усиливаются и в какой-то момент, как раз когда больной осознает, что потерял равновесие, становятся произвольными. 13Приступ головокружения развивается совершенно по-другому. Больной шатается, не может идти от точки к точке по прямой линии, тогда как табетик уверенно идет по прямой, просто его тело колеблется вокруг нее.14 И наконец, при опьянении имеет место внутреннее ощущение головокружения, в то время как табетик чувствует, что равновесие потеряно не всем его телом, что его не охватила какая-то общая дискоординация, но что его не слушаются только ноги, и утрата равновесия в некотором смысле локальна.15 Таковы основные темы анализа ходьбы табетика предпринятого Дюшеном де Булонем.
Как вы понимаете, в подобном анализе — и это можно сказать также об анализах афазии у Брока, относящихся к тем же 1859—1865 годам, — наряду с системой знаков, причем уже не знаков-эффектов, выявляющих наличие расстройств в данной точке, а знаков-ответов, обнаруживающих дисфункцию, ищется и нечто другое. Конечно же, в нем ищется возможность выделить и проанализировать то, что неврологи называли и до сих пор называют синергиями — корреляции между отдельными мышцами. Какие именно мышцы должны содействовать чтобы вызвать тот или иной ответ? Что происходит если одна из них выходит из строя? Итак, изучение синергии
Кроме того, Дюшен де Булонь ищет возможность расположить исследуемые феномены на одной оси, а именно на оси произвольного и автоматического, — и это, как мне кажется, очень важный момент. Иными словами, исходя из этого анализа поведений, или ответов на различные стимуляции, есть надежда выяснить, каково функциональное различие, различие невроло-
23 Мишель Фуко
353
гического и мышечного механизмов, между простым рефлекторным поведением, автоматическим поведением и, наконец, произвольным поведением, которое может быть и спонтанным или которое может повиноваться посторонним приказам. Эта иерархия телесного совершения произвольных и непроизвольных, автоматических и спонтанных действий, вызываемых неким приказом или спонтанно развивающихся на внутреннем уровне, позволяет — и в этом ее ключевое значение — анализировать в клинических терминах, применительно к телу, всю интенциональную деятельность индивида.