Птицы меня не обгонят

Рудольф Станислав

Пришлось поздороваться. Они хором ответили, и Мотейлкова немедленно включилась:

— Значит, недолго нам теперь вместе с тобой жить, Гонзик?

Я понял, что она намекает на наш отъезд в Кувейт. На какой-то момент я заколебался: сказать правду или дальше ломать комедию? Ни на то, ни на другое у меня не было настроения. Я буркнул: «Гм».

Но это не привело их в восторг. Они немедленно запустили со своего космодрома вторую ракету:

— Хуже всех придется бабушке! Ведь

она останется совсем одна!

Я бросил на бегу:

— Бабушка поедет с нами!

Я нажал на бронзовую ручку ворот, успев, однако, заметить, что они удивленно переглянулись. Мысль о том, что через две недели бабушка станет ездить на рынок на верблюде, привела их в ужас, хотя они, безусловно, были привычны к всевозможным сенсациям.

Еще несколько шагов, и меня поглотил полумрак арки.

16

Мама была уже дома. О вчерашнем госте — ни слова. Я швырнул портфель на диван и снял куртку.

— Как дела в школе? — спросила мама.

Именно такого вопроса я и ожидал. Я повесил куртку в передней на плечики и принялся медленно вытаскивать вывернутый наизнанку рукав. Я колебался, я не торопился с ответом. Мама обмакнула три пальца в воду и стала брызгать выстиранное белье. Значит, будет гладить. Нашу кухню наполнил особый аромат, теплый, как норковый мех. Я всегда с нетерпением жду, когда мы с мамой будем вытягивать выстиранные пододеяльники и простыни, чтоб они опять приняли правильную форму; я перетягиваю маму на другую сторону кухни, потому что я сильнее ее.

— Ну?.. — спросила она опять.

Тактический маневр, который я сейчас проведу, мне наверняка не удастся.

— Где бабушка? — говорю я и пытаюсь изобразить олимпийское спокойствие.

— Поехала за луком. Ну так как? — Она поставила утюг на металлическую подставку и прекратила глажку.

Я набираю в легкие воздух.

— Не сердись, мама, я знаю, ты будешь очень сердиться, но… я не выполнил по математике задания и…

Она продолжает вместо меня:

— …и получил единицу, не так ли?

Я киваю. Мама вздохнула и совсем не сердито упрекнула:

— Не можешь быть повнимательней? Через несколько месяцев принесешь годовые, и будут у тебя одни тройки…

Я вынужден защищаться:

— Тройки… тройки…

Мама отлично знает, что троек у меня еще не было. В шестом мне грозила тройка по географии, но в конце концов я исправил ее на четверку. Почему она считает, что будут одни тройки?

Но мама вдруг кричит:

— Молчи! Ты же помнишь прошлогоднюю географию!

Вот оно что! Я начинаю ныть, чтоб она меня простила, что это было в последний раз.

— Честное слово, мама!

Мама

делает вид, будто не слишком мне верит, и начинает брызгать наволочки. Я понимаю, что атмосфера в кухне накаляется, начинаю оглядываться, куда бы удрать, и вдруг вижу, что ящик у плиты пуст — ни единого полешка. Я молниеносно хватаю ящик и мчусь.

— Ты куда, Гонза?

— В подвал за дровами. Чтобы бабушке не ходить…

Против этого мама возразить не может. Я сгибаю левую ногу и закрываю ею за собой дверь, потому что ящик тяжелый и нести его можно только обеими руками, потом медленно спускаюсь по лестнице в подвал.

В полной темноте ощупью нахожу гвоздик, на котором висит ключ. Отпираю двери и с первого взгляда обнаруживаю, что от штабеля, который я две недели назад сложил вдоль стены, на земле осталось всего несколько пыльных поленьев. Мне не остается ничего иного, как наколоть дрова самому.

Эта работа как раз по мне. Выберу хороший кругляш, поставлю на попа, поплюю в ладони и взмахну топором. Иногда мне удается развалить кругляш одним ударом. Только для этого он должен быть без единого сучка!

Подвал гудит от моих ударов, будто гигантский тамтам. Запахло смолой и угольной пылью, а я каждым взмахом топора отгоняю неприятные мысли, которые целый день бродят в моей голове, пока, наконец, не сосредоточиваюсь и не начинаю выбирать из кучи самые круглые полешки, чтобы поскорее наколоть дров.

Примерно через полчаса я услыхал за собой легкий шум. Я оглянулся. В темном проеме дверей стояла Итка.

Топор легко прошелся по желтому кругляшу, но не вошел в дерево, оставив лишь неглубокий коричневый след. Я прекратил работу.

— Ты что здесь делаешь? — изумился я.

Итка вошла.

— Так… — улыбнулась она.

Я ничего не понял, воткнул топор в полку, на которой мы держим банки с огурцами и две плетенки со старыми яблоками, и, согнувшись к наколотым дровам, стал наполнять свой ящик.

— Как ты меня нашла?..

Она мотнула головой:

— Твоя мама сказала…

Я с трудом верил, что она отважилась прийти к нам. Ящик был полон, и я стал укладывать полешки в штабель у стены.

— Давай помогу… — предложила Итка и нагнулась.

Я остановил ее:

— Ты испачкаешься, здесь жуткая грязища!

Итка не согласилась; она брала в руки по три-четыре полена и подавала мне, а я складывал их в штабель. Так мы закончим за несколько минут. Я взял из ее рук тонкие ветви ольхи, распиленные на короткие полешки, и вдруг заметил на пальце колечко.

— Золотое? — спросил я.

Она остановилась и оттопырила тот палец, на котором было кольцо.