Птицы в небе
Шрифт:
Саша стояла перед ней, опустив руки. Маргарита Николаевна отметила, что она не прячет их, смотрит прямо. Чересчур прямо, можно сказать, вызывающе. Но нет, скорее, внимательно – подбородок не задран, взгляд мягкий. Девица уверена в себе и не будет заискивать. Маргарита Николаевна любила вот так делать прогнозы относительно характера новеньких. Иногда это помогало не тратить на них время попусту.
– Ты должна будешь убирать комнаты постояльцев. Твоя задача, чтобы тебя не было видно, а в комнатах было при этом чисто. Это значит, что ты должна знать, когда постояльцы уходят. Постельное меняется через день, по просьбе жильцов – чаще. Всё необходимое тебе выдаст Елизавета. К ней будешь обращаться по всем вопросам.
Маргарита Николаевна замолчала, сложив руки на животе на оборках пышной юбки домашнего платья в мелкий цветочек по серому полю.
И Саша молчала. Сидевшая перед ней дама отличалась от тех женщин, с которыми приходилось ей общаться. Удлинённое с крупными чертами лицо было неулыбчиво и почти неподвижно, если не считать глаз, которые всё время мерили тебя оценивающе сверху вниз. Губы при этом морщились, словно их хозяйку мучила изжога. Всё это вместе взятое не настраивало на разговорчивый лад.
– У тебя есть вопросы, Александра?
– Нет, сударыня, – ответила та, наклонив едва голову.
– Почему ты не спрашиваешь, сколько я тебе буду платить?
– Мне нужно многому научиться.
Маргарита Николаевна понимающе кивнула, но едва уловимо нахмурилась. «Не самонадеяна, но уверенна в себе. Это неплохо. Для неё, но не для меня. Лучше, когда прислуга знает своё место, а не когда она знает себе цену. Но эта, видно, намучилась и согласна на всё». А вслух сказала:
– Первое время я буду платить тебе рубль в неделю, а там посмотрим, как ты себя покажешь.
Саша молчала – это было очень мало. За ту квартиру, что снял Игнатьев, расплатиться не хватит, это комната у Мохова стоит двадцать копеек в день. А ещё нужно что-то есть. Придётся съезжать. Не пускать же, в самом деле, мать работать. А та рвалась, ругалась и повторяла, что она могла бы в два счёта прокормить всю семью.
– Ты не довольна? – с любопытством следя за девушкой, спросила Маргарита Николаевна.
– Нам придётся нелегко, – ответила Саша.
– Кому это нам, у тебя есть ребёнок или ты беременна? Говори, всё как есть! – прищурившись, быстро проговорила Маргарита Николаевна.
– У меня сестра девяти лет и не работающая мать, – коротко, ужасно боясь следующего вопроса, сказала Саша.
Но Маргарита знала историю этой девицы. Она лишь слегка разочаровалась в своих ожиданиях, потому как была уверена, что девица беременна или уже с ребёнком. Её вытянутое лицо вытянулось ещё больше от неудовольствия.
– Я буду платить тебе два рубля, если ты станешь помогать на кухне, посудомойкой, – сказала Маргарита Николаевна, испытующе глядя на девушку.
Саша, не раздумывая, кивнула:
– Я согласна.
– Тогда ступай пока на кухню, а завтра Елизавета покажет комнаты, которые ты должна будешь убирать.
Работа на кухне была знакома, если не считать того, что пришлось мыть тонкий фарфор вместо толстостенных тяжёлых кружек и чистить серебро – для некоторых клиентов Маргарита Николаевна требовала подавать обед со столовым серебром. За каждую разбитую чашку или тарелку обещано было изъять их стоимость из заработка.
Комнаты оказались небольшими, но по-домашнему уютными. Следя за шустрой Елизаветой, которая убирала другую половину комнат, как та сметает пыль с мелких предметов пуховкой, протирает зеркала, натирает поверхности до блеска, чистит ковры, Саша опять поймала себя на мысли, что она бы хотела жить в таком доме и не думать о том, что будет есть завтра… но бог почему-то распорядился по-другому.
Работы было много. Во время уборки комнат её дёргали на кухню. В это время жильцы возвращались, и комната оставалась неубранной.
– Ты ленива и нерасторопна,– отчитала её через три дня Маргарита Николаевна, придя на кухню и усевшись на стул с высокой спинкой, – что ты себе позволяешь? Комнаты не убраны, на кухне жалуются на горы немытой посуды. Я пошла тебе на встречу и плачу больше, чем положено. А ты? Где твоя благодарность?!
– Я исправлюсь, Маргарита Николаевна, прошу простить меня, – проговорила Саша, опустив красные, распаренные в мыльной воде, руки.
Видя её затравленный усталый взгляд, Дорофеева опять подумала: «Всё-таки беременна мерзавка! Разве этой простушке устоять против красавца Игнатьева». Этот момент смущал её больше всего. Она не могла решить, как ей к ней относиться. На самом деле, девчонка справлялась с работой, с той, которую успевала делать, неплохо. Не хватало лишь сноровки. И на вопросы сына, интересовавшегося судьбой Саши, Мрагарита Николаевна отвечала с добродушной улыбкой:
– Да всё нормально с девчонкой. Что ты так о ней переживаешь, Ваня? Да, видно, что досталось ей, не повезло к тому же с матерью, видно, что намученная. Но так ведь и я теперь с ней мучаюсь поэтому. Делает всё медленно, не умеет убрать комнаты, как требуется, а именно этому в первую очередь учит дочь достойная уважения мать!
Однако Саша ей всё-таки нравилась.
16. Визит полиции
В этот день стойки привезли к вечеру. Шесть мохноногих тяжеловозов подтянули подводы, гружёные лиственницей. Возница, молодой здоровяк, отстегнул металлические упоры, и стволы скатились, сухо стукаясь друг об друга.
– По-олегче! – крикнул Уточкин, высовываясь на шум из люка.
Глеб привёл четверых парней с верфи. Подвыпившие крепко, весёлые они матерились и торопились вернуться в пивную. Пришлось их вести вниз и угощать ужином, приготовленным Дарьей Матвеевной.
Наконец, их удалось вытащить наверх и приняться за работу, как вдруг Глеб озадаченно произнёс:
– Куда это их несёт?!
Два полицейских экипажа тряслись по ухабистой полевой дороге прямиком к рёбрам дирижабля. Одному пришлось съехать с дороги и продолжить путь по разбитым тяжеловозами колеям, другой остался стоять на обочине.
Первый же через некоторое время остановился в десяти шагах от дирижабля. Полицейский соскочил с подножки и двинулся к ним. Глеб и Афанасий Степанович переглянулись. Оба понимали, что ничего хорошего этот визит им не предвещает.