Птицы
Шрифт:
Финч пока что пытался не думать обо всем, что произошло дома. Да, он злился на нее и не понимал, как можно было не рассказать ему правду о дедушке, но ему хватало ума осознавать, что она сейчас здесь, пошла за ним в трубу в буре, несмотря ни на что, и не отстает от него ни на шаг — а значит, по-настоящему хочет помочь. Конечно, она глупая, потому что чуть не отправила его в приют, а еще не рассказала ему о дедушке, но… как же было бы сейчас ужасно и невыносимо одному. Финч живо представил себе, как он сам оказывается с Птицеловом лицом к лицу, как сам обнаруживает бедного младенца, как сам идет сквозь бурю и бродит по «Уэллесби»… Нет, как бы он ни был зол на эту
В этот миг, будто подслушав мысли Финча, Арабелла обернулась и, поймав его взгляд, улыбнулась, беззаботно и довольно жутко, щурясь из-за своего синяка под глазом. Лицо ее было сплошь исцарапано, а волосы торчали во все стороны, как проволока. Финч усмехнулся: что ж, ее беззаботность мгновенно исчезнет, когда ей в руки попадет зеркальце.
Но пока Арабелла не знала, что похожа на маленькое пугало, встретившееся с целой стаей ворон — она сидела на краю кровати рядом с Уиллаби и пыталась ее разговорить. Но та была той еще молчуньей. А еще она была очень злой — ее злило буквально все: начиная от дрожащего из-за сквозняка огня в камине и заканчивая нелепостью каждой мысли, которую ее одноклассница сейчас озвучивала. Говорить с ней было непросто, но Арабелла не сдавалась:
— Ты доделала своего снеговика? Как там его звали?
Уиллаби вскинула раздраженный взгляд:
— Мистер Маньяк Вскрыватель Глоток, можно было бы и запомнить, — проворчала она. — Ты же, вроде как, лучшая ученица класса, Джей, а не можешь запомнить такое простое имя.
Арабелла пропустила шпильку мимо ушей.
— Так ты его доделала?
— Почти, — нехотя ответила Уиллаби. — Я не успела его оживить. У меня пока нет нужного рецепта для оживления.
— Оживить снеговика? — снисходительно заметила Арабелла. — Это же невозможно.
— Еще как возможно! — вскинулась Уиллаби. — Мне сказал мистер Эйсгроу. Он бы не стал врать.
— Как скажешь, — поспешно согласилась Арабелла, пожалев доверчивую девочку.
— Я вижу, что ты не веришь, — тем не менее сказала Уиллаби. — Но я читала, что раньше снеговики постоянно повсюду бродили и охотились на людей. О них до сих пор в газетах пишут. Те монстры, которые приходят с бурями…
— Ну, вряд ли, монстры из бурь, о которых говорят, это снеговики, — с сомнением сказала Арабелла, в действительности прекрасно понимая, о ком идет речь.
— А ты видела хоть одного?
— Нет, но…
— Тогда откуда тебе знать? — со злостью заключила Уиллаби и отвернулась. — Почему я не могу пойти к себе в комнату? — негодующе проговорила она.
— Твой дядя Герхарт велел нам ждать здесь, — напомнила Арабелла.
Уиллаби проговорила в адрес дяди что-то нелестное, но Арабелла не смогла разобрать ни слова. Впрочем, она считала, что это уж чересчур: господин Уолшш отнесся к ним по-доброму, хотя мог бы наказать как раз их вместо своих важных племянников.
— Твой дядя Герхарт — хороший, — сказала она.
— Он впервые за меня вступился, — ответила Уиллаби. — И, наверное, из-за вас. Или хотел показаться джентльменом перед мадам Розентодд. А так он меня не замечает — делает вид, что меня и вовсе не существует. Но это даже лучше, чем то, что делают все остальные.
— А что они делают?
— Презирают меня. И моего папу. У старого господина Уолшша пятеро сыновей и три дочери. Старший сын, моя дядя Александр, — любимчик и будущий наследник семейного дела Уолшшей. А его сын, Невилл, возглавит компанию в свой черед. И поэтому все прочие перед ними трясутся. Даже мой папа. А дядя Герхарт — нет. Ему все равно, он не особенно хочет заниматься семейным
— Почему? — удивилась Арабелла. Тон Уиллаби ввел ее в замешательство.
— Потому что этот дом и эта семья пожирают всех, кто здесь оказывается. Они сожрали мою маму.
— Она заболела? — сочувственно спросила Арабелла. — Моя мама тоже болеет.
— Она не заболела, — со злостью в голосе ответила Уиллаби. — Они ее убили.
Арабелла открыла было рот, чтобы что-то спросить, но Уиллаби покачала головой и, будто заплесневелую корку, вытошнила из себя:
— Она хотела меня забрать, когда я была совсем маленькой. Увезти отсюда, но они ей не дали. Никто не сбегает от Уолшшей. Они где-то ее замуровали заживо. Я знаю. Я подслушала, как старый господин Уолшш говорил об этом с дядей Александром.
— Это ужасно, — прошептала Арабелла.
Но Уиллаби словно не слышала. Она и сама не замечала, что говорит о том, о чем ни с кем никогда прежде не делилась.
Уиллаби продолжала:
— И все об этом знают. Даже мой папа. И дядя Герхарт тоже. Он не такой уж и хороший, как думает мадам Розентодд. Он хороший, пока пытается ее впечатлить. И ведет себя так, чтобы заманить ее — чтобы этот дом и ее заграбастал, и ее где-то тоже замуровали. А ее дочка жила здесь совсем одна, сосланная подальше от всех на пустующий четвертый этаж гостевого крыла. Так что не нужно его хвалить, Джей, потому что ты его не знаешь. Никто в этом доме мне не помог бы. Ни родные, ни слуги. — Она замолчала и вымученно выдавила из себя: — И я точно не думала, что ты и Финч мне поможете. — Она бросила быстрый взгляд на Арабеллу и стыдливо опустила глаза. Было видно, как ей непросто благодарить.
Арабелла поглядела на Финча и вспомнила то, что он ей сказал совсем недавно:
— А как иначе, — проговорила она, впервые по-настоящему поняв, что он тогда имел в виду.
— Я всегда думала, что вы злые и глупые, — призналась Уиллаби. — Но вы хорошие.
Арабелла не знала, как реагировать, а Уиллаби добавила:
— Я собиралась пожаловаться на вас мистеру Эйсгроу, чтобы он вас наказал. Но я не стала. Я передумала. И пошла наверх, на свой этаж, а у лестницы были мои кузены и кузины. И Силия стала издеваться над моим платьем. Она сказала, что я нелепая уродина. А ее вечная подпевала Дарла забрала мою рыбу.
Понуро опустив голову, Уиллаби разглядывала потертые носки собственных туфель.
— Мне жаль твою рыбу, Уиллаби, — сказала Арабелла. — Ты говорила, что несла ее другу?
Уиллаби грустно кивнула, но тут же приободрилась.
— Я украду с кухни еще одну. Он очень любит рыбу.
— А кто твой друг? — спросила Арабелла.
Уиллаби помолчала, словно не зная, выдавать ли тайну.
— Я зову его Скрипун, потому что у него очень скрипучий голос. Он живет в гостевом крыле. На четвертом этаже. Там только он, я и пыль. И больше никого. Я живу в одном конце коридора, а он — в другом. Иногда я прихожу к нему. Мы разговариваем. Он очень хороший. Он не думает, что я нелепая уродина. Только он один так не думает.