Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2
Шрифт:
С наступлением сумерек толпа стала отступать к Чесноковке; из Уфы был выслан отряд в 240 человек, с двумя орудиями, который осторожно переправился через реку Белую и, маскируясь горой, зашел незаметно в тыл инсургентам. Атакованные врасплох мятежники обратились в бегство, оставив на месте 30 человек убитыми и 40 пленными.
Город праздновал победу: «ночью в церквах звонили в колокола и пели благодарственные молебны». Настроение населения было вполне удовлетворительное, но начальствующие лица сознавали, что если блокада протянется долго, то окажется недостаток в боевых припасах, и потому решено было беречь их и уклоняться от перестрелок с неприятелем.
Чтобы приучить жителей и гарнизон к внезапному нападению, начальство делало днем и ночью тревоги. По звону соборного колокола, трещоток или по зажжению маяка гарнизон должен был собираться на назначенных ему местах. «Жители, вооруженные чем попало, кольями, топорами, должны были выходить на улицу, не исключая, как говорит предание, и женщин» [194] .
Неожиданное появление башкирцев у Уфы лишило ее жителей возможности сделать запасы продовольствия на продолжительное время, и почти в самом начале блокады стал ощущаться недостаток в фураже. Поэтому было решено произвести вылазку на соседние луга и запастись сеном из нетронутых еще стогов.
194
Игнатьев Р.Г. Осада Уфы. Памятная книжка Уфимской губернии на 1873 г., ч. II, с. 117.
В семь часов утра, 12 декабря, большая часть жителей и даже женщины вышли из города под прикрытием команды и одного орудия; но лишь только начался сбор сена, как Зарубин (Чика) бросился на них с своим ополчением и успел захватить 50 человек в плен. В числе пленных находился священник Троицкой церкви Илья Иванов. Всех их представили самозваному графу Чернышеву, потом обыскали, завязали глаза и отвели в тюрьму, с объявлением, что на другой день они будут повешены.
На следующее утро их опять привели к Зарубину (Чике), который был совершенно пьян, полуодет, босой и, сидя в переднем углу под образами, едва мог шевелить языком. Приведенным пленным объявили, что сидящий под образами есть его сиятельство граф Чернышев, самый близкий человек к батюшке государю Петру Федоровичу, находящемуся ныне под Оренбургом; что граф прислан под Уфу требовать добровольной покорности и сдачи города без кровопролития. Пьяный Зарубин объявил, что всех милует, отменяет казнь, отпускает обратно в город, но с условием: передать, что видели и слышали, и уговорить население исполнить волю государя Петра Федоровича. 14 декабря пленные отправились в город, при входе были окружены войсками и отведены прямо в канцелярию для допроса. После того им было сделано увещание в соборе, все они были приведены к присяге и распущены по домам. Зарубин не получил никакого ответа и через два дня сам поехал к городу, с намерением вступить в переговоры. В девять часов утра 17 декабря он подошел к Уфе с значительной толпою и, видя, что население не намерено вступать с ним в сношение, приказал открыть огонь. С городских батарей ответили тем же, и Зарубин (Чика) принужден был отступить. Он разослал повсюду приказание, чтобы все способные носить оружие собирались в Чесноковку для взятия города Уфы. Мятежное население стекалось со всех сторон, и в течение нескольких дней, по словам современника, собралось до 20 тысяч человек.
С этими силами и 23 орудиями Зарубин, в семь часов утра 23 декабря, подошел к Уфе и открыл канонаду. Городские батареи отвечали весьма удачно и не допускали мятежников близко к городу. Заметив малолюдство защитников, стоявших у выхода Усольской улицы, инсургенты собрались здесь в значительном числе, успели перевезти через реку две пушки и, поставив их на горе, стали обстреливать город. Выстрелы этой батареи наносили большой вред строениям, но захватить ее или заставить замолчать у горожан недоставало сил. Тогда отставной вахмистр из дворян Дмитрий Аничков (Баталин тоже) взял 20 человек вооруженных людей и, зная хорошо местность, обошел батарею с правой стороны и открыл огонь в тыл мятежников. Прислуга у батареи была частью перебита, а остальная бросилась бежать. Аничков тотчас повернул орудия и осыпал картечью бегущих. В погоню за ними была выслана из города партия конных, успевшая захватить несколько пленных. Ополчение Зарубина разошлось в разные стороны, штурм был отбит, и победители захватили два орудия.
В три часа дня неприятеля не было уже в виду города, и население торжествовало победу. На следующий день полковник Мясоедов сделал парад всем вооруженным людям и было отслужено благодарственное молебствие. 25 декабря было опять молебствие, после которого зажиточные жители устроили угощение для защитников. Каждый взял к себе несколько вооруженных людей, «к сделанию с приятелями веселого времени». Пять бочек вина было отпущено от казны, но ни пьянства, ни беспорядка не было.
В течение целого затем месяца Зарубин (Чика) не предпринимал ничего против Уфы. Он усилил только блокаду города и изредка вел перестрелку, впрочем незначительную. Толпа его грабила окрестности, жгла запасы сена и разграбила соляные магазины в пяти верстах от города. Исподволь Зарубин собирал свои силы и 25 января снова явился под Уфой с 12 тысячами мятежников [195] . Набат призвал жителей к оружию, и обе стороны открыли огонь. Один из предводителей толпы, Губанов, прорвался было на Сибирскую улицу, но был выгнан, а Зарубин направился опять на Усольскую улицу и, остановившись на горе, распоряжался боем.
195
Журнал происшествий в Уфе // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. IV.
Зима этого года была снежная, и, по преданию, снег в Уфе лежал выше заборов, что затрудняло атаку: пехота мятежников, вооруженная преимущественно кольями и топорами, вязла в снегу и была поражаема пулями защитников. Атакующие подвигались вперед медленно, и отставной капрал Лодыгин решился повторить маневр Аничкова. Взяв 25 человек солдат, он пробрался между строениями, зашел в тыл атакующим и открыл огонь. Мятежники пришли в большое замешательство, и, по словам современника, Лодыгин бросился на самого Зарубина, но был убит. Команда его рассеялась, но в это время прибыла подвижная батарея и осыпала инсургентов картечью. Под Никой была убита лошадь, но он успел пересесть на другую и ускакал, а за ним бросилась назад и вся толпа. Отступление было самое беспорядочное и гибельное для мятежников: «их убивали без сопротивления, особенно увязших в снегу»; многие с отчаяния бросались в овраги и там гибли. Атакующие потеряли более 200 человек убитыми и 50 человек пленными; гарнизон и обыватели лишились 20 человек убитыми и ранеными. На следующий день был отслужен молебен, войска окроплены святой водой, а Лодыгин и все убитые похоронены с большою церемонией при Смоленском соборе. Низшим чинам были выданы денежные награды, а офицеры приглашены на обед к коменданту, полковнику Мясоедову [196] .
196
Игнатьев Р.Г. Осада города Уфы. Памятная книжка Уфимской губернии на 1873 г., ч. II // Оренбургские ведомости, 1852, № 16.
Воодушевление защитников и вера в свою силу были так велики, что они желали идти в Чесноковку и выгнать оттуда Зарубина (Чику), но начальство не разделяло этого желания и считало более выгодным оставаться в оборонительном положении, предоставляя инициативу действий мятежникам. Малейшая неудача в наступлении могла передать город в руки инсургентов, и потому выгоднее было, оставаясь за укреплениями, дождаться прибытия помощи.
Помощь, однако же, не прибывала, и притом, идут ли войска на освобождение Уфы – никаких сведений не имелось. Продовольствие в городе истощалось, и все продукты сильно вздорожали: пуд ржи продавался по 1 руб. 20 коп., пуд пшеницы стоил 1 руб. 60 коп., а за воз сена платили по 2 руб., что, по тогдашним ценам, было очень дорого. Солдаты и вооруженные граждане получали половинную дачу провианта, а более бедные стали ощущать голод. За неимением сена большинство владельцев принуждено было кормить своих лошадей и скот древесными ветвями. В городе стали развиваться болезни, а с тем вместе явился ропот и неудовольствие; начались побеги, преимущественно среди помещичьих крестьян, собранных в город для защиты. Впрочем, побеги начались под самый конец блокады, были незначительны, и из регулярных войск бежал только один канонир Нагаев. Он ушел 23 марта, накануне того дня, когда подполковник Михельсон подошел к Чесноковке и разбил ополчение Зарубина (Чики).
Выступив из Бакалов и следуя через селение Тюряшево, подполковник Михельсон старался добыть «язъшя», но не мог никого захватить в плен, потому что «из них, злодеев, ни один живой не сдавался», а за неимением в деревнях жителей получить сведения о неприятеле было почти невозможно. Только 23-го числа, подходя к деревне Караяпуловой, при встрече авангарда отряда с толпою в 400 человек, Михельсон успел захватить 5 человек в плен. От них он узнал, что по дороге из города Уфы в деревне Жуковой находится 2 тысячи человек с 4 орудиями, а в Чесноковке стоит сам граф Чернышев (Зарубин) с 10 тысячами человек и значительным числом орудий.
Как ни опасно было оставлять у себя в тылу мятежников, собравшихся в деревне Жуковой, тем не менее Михельсон решился атаковать прежде всего главные силы, расположенные в Чесноковке, повернул вправо и пошел на деревню Арово, где и остановился с намерением переночевать и дать отдых отряду. Однако в пятом часу пополудни было замечено, что верстах в семи от места расположения отряда, в деревне Кляшевой, собралась толпа человек до 500. Выслав туда 200 человек пехоты и конницы, Михельсон приказал немедленно атаковать неприятеля и, не зная точного числа его, пошел и сам со всем отрядом. Инсургенты не дождались приближения правительственных войск и разбежались в разные стороны. Остановившись в деревне Кляшевой, Михельсон приказал играть зорю и разложить как можно более огней, а с наступлением совершенной темноты, в одиннадцатом часу ночи, выступил далее и в два часа пополуночи подошел к селу Третьяково. При приближении отряда в селении поднялась большая тревога, и бывшие тут мятежники, в числе 1000 человек с двумя орудиями, открыли огонь. Шедший в авангарде майор Харин, не обращая внимания на выстрелы, смело ворвался в селение, а высланные Михельсоном под начальством поручика Базарова лыжники, обогнув деревню и появившись в тылу, навели панику на инсургентов. Расстреляв в беспорядочной ночной стрельбе все свои патроны, толпа обратилась в бегство, оставив на месте все пушки. Большинство мятежников бежало в Чесноковку, и потому, желая воспользоваться впечатлением ночного боя и наведенным страхом, Михельсон, лишь только успел устроить в Третьяковой вагенбург, тотчас же двинулся к Чесноковке. Хотя ему приходилось пройти всего 5 верст, но Зарубин (Чика) успел выслать к деревне Зубовке 7 тысяч человек с 10 орудиями. Расставив по обеим сторонам дороги своих лыжников и растянув на версту в одну линию тысяч до четырех пехоты и конницы, Зарубин намерен был окружить ими Михельсона с флангов и тыла в то время, когда сомкнутая толпа в 3 тысячи человек ударит с фронта.
Встреченный огнем из 7 орудий, поставленных в деревне Зубовке, майор Харин, шедший в авангарде, остановился, выдвинул вперед одно орудие и, спешив часть кавалерии, начал отстреливаться. Михельсон отправил к нему на помощь часть пехоты, спешенных чугуевских казаков, санкт-петербургских карабинеров и одно орудие. Для прикрытия своего тыла он оставил до 100 человек конницы, 40 человек пехоты и 2 орудия. Мятежники наступали сначала весьма энергично, и хотя встречали повсюду сильный отпор, но не теряли надежды овладеть всем отрядом. Башкиры и татары, составлявшие главную силу толпы, дрались отчаянно и в плен не сдавались. Бой продолжался несколько часов, и наконец Михельсон решился перейти в наступление. Как только батарея мятежников «искусным действием наших орудий» была приведена к молчанию, Михельсон заменил пехотою спешенную кавалерию, а майору Харину приказал сесть на коней и атаковать неприятеля. Атака эта была произведена «с таким отменным мужеством, храбростью и расторопностью», что инсургенты были обращены в бегство и преследованы до самой Чесноковки, тогда же занятой майором Хариным.