Пугачев Победитель
Шрифт:
имиго.. императора всех четырех зарезали...
• Что такое? — поразился шевалье.
Все четыре зарезаны. Резал их какой-то Шакир. Ка iaic или татарин, или киргиз... Он при», императоре исполняет, если можно так выразиться, роль государ- | ми нного палача...
Послушайте, капитан! Неужели Ж6>и Их зарезали, как овец! — повторил швед и опять ill пристально смотреть на проносившийся в это время мимо кургана маленький конный отряд.
Черт знает что такое! — пробормотал шевалье.— И I мице восемнадцатого века...
Кардзини, усмехнувшись, вымолвил:
Восемнадцатый век — это в Европе. А здесь—
Ад ИЛ.
Минуту спустя Вардзини поинтересовался:
Что это за часть? Казаки, что ли? Мимо кургана проходили нестройные ряды конни- ны Исадники в пестрых халатах восседали на степ- мы» юхматых конях. Вооружены они были частью нммнноствольными ружьями с мултуками и подсош-
1ми, а больше копьями, кривыми саблями и лука-
мн Пестрые колчаны, полные оперенными стрелами, Ним Iа 1ись у луки каждого седла. Впереди ватаги
ниимх халатников шла группа музыкантов: тут были
грипп, балалаечники, трубачи и барабанщики.
ш н и I всадников вез длинный шест с перекладинка- которым были подвешены белые и черные кон-
195
194
ские хвосты, алые и синие ленты, погремушки и колокольчики.
Иррегулярная конница,— откликнулся швед.— Башкиры... Только вчера пришли на соединение с императором. До пяти тысяч человек.. И два таких же отряда идут еще.
Бардзини круто повернулся к переставшему чистить ногти шевалье и, понизив голос, спросил;
Вы историю изучали, мой юный друг?
Военную — да,— ответил небрежно француз.— А что?
Я хотел бы знать, что вам напоминает это зрелище?
Шевалье с легким недоумением посмотрел на патера.
Что мне это зрелище напоминает? Но, мой бог, признаюсь...
Вам не кажется, что мы созерцаем повторение похода какого-нибудь Дженгис-хана или Тимурлена из недр Азии на Европу.
Пожалуй..
Вам не кажется,— продолжал патер,— что это дикие орды степных хищников, варваров-номадов, идут для уничтожения европейского мира, как шли в старые годы орды монголов?
Швед повернул лицо к разговаривавшим, его губы дрогнули, но он ничего не сказал.
Шевалье нетерпеливо пожал плечами и капризно вымолвил:
Я знаю только одно, что теперь было бы хорошо выпить стакан вина. Впрочем, я не отказался бы и от омлета..
Не дождавшись конца прохождения своей армии, Пугачев спустился с кургана, сел на своего вороного и ускакал вместе со своей свитой. Следом за ним уехали и иностранцы.
Местность опустела: змея проползла дальше. Но
•men через два на той же дороге показалась новая кидкая толпа. Это бежали вслед за ушедшей на ссиеро-запад армией «Петра Федорыча» просидевшие м-'к. в овраге и оставленные в Чернятине лишние Ottrtu Впереди бежала, прижимая к груди коричневые I v >< и, темнолицая женщина с выпученными глазами и искривленным ртом. По ее щекам катились капли inn а, смешиваясь со степной пылью. Из груди вырыва- |||nib хриплое дыхание Ребенка, которого она еще недавно держала на руках, у нее уже не было.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Е
два в Казани стали поговаривать о возможности нападения пугачевцев на бывшую столицу казанского царства, старый князь Иван Александрович Курганов всполошился и решил, что всей курганов- ской семье не мешало бы перебраться из Казани в Москву. Привыкшая безропотно подчиняться мужу княгиня Прасковья Николаевна и на этот раз не подняла голоса против принятого Иваном Александровичем решения, хотя путешествие в Белокаменную по дальности расстояния и пугало старую женщину. Родственники Кургановых, Лихачевы, только недавно выстроившие в Казани большой дом, уже успевший прослыть в простодушной Казани «лихачевским дворцом», относились к намерению князя отрицательно: им казалось, что о серьезной опасности для Казани со стороны мятежников и речи быть не может. Поднятое беглым казачишкой, треклятым Емелькой Пугачевым, восстание идет явно на убыль. Мятежники разорили огромный край, а теперь и сами не знают, что делать, ну, и мечутся из стороны в сторону, но до Казани им не добраться. А если и доберутся, то расшибут себе лбы. Казань — это тебе не какая-нибудь степная крепостца, где все укрепление—земляной вал да гнилой частокол и где вся сила — какие-нибудь два или три десятка мирно доживающих свой век инвалидов под начальством выслужившегося из рядовых в поручики коменданта. В Казани живет губернатор, имеется гарнизон и не какой-нибудь, а настоящий гарнизон из двух пехотных полков, трех батарей и трех сотен донских казаков, под начальством старого опытного ного генерала Лохвицкого, ветерана Семилетней
м<>0ми. Правда, полки — Белевский и Елецкий — дале- | и не в полном составе и на три четверти состоят из
рекрутов, но они представляют достаточно
нмушительную силу. Артиллерия тоже не так плоха. А», кстати, из старого арсенала вытащили сотни чу (им уцелевших пушек, отлитых когда-то петровским Mm юром Виниусом. А казаки— лихие ребята и ими командует пользующийся среди донского казачества П<> и.июй известностью полковник Шамраев. Он держит смоих донцов в руках. Но мало и этого: едва вступив м должность, генерал Лохвицкий сейчас же настоял на < формировании волонтерских дружин из местных оПммателей. В эти дружины записались поголовно все моепитанники трех старших классов местной «Благородной гимназии», многие семинаристы, молодые куп- н|| и дворяне. Сейчас имеется уже четыре такие ми кины: гимназическая, семинарская, купеческая и дворянская. Ружья выданы из цейхгауза. У дворян к I нмназистов имеется даже по собственной пушке. Каждый день дружины производят экзерциции на мнншюм нлацу, на берегу Кабан-озера.
Пусть только Емелька сунется, казанцы пока- • v I ому кузькину мать. А кстати, вот-вот подойдет и
ружаемая в Ярославле речная флотилия. Нет, Ка-
'(1П1. совершенно безопасна!
Павел Петрович Лихачев, троюродный брат князя Курганова, старик лет шестидесяти, даже упрекал ми мл за его неприличную трусость.
К осени все кончится! — говорил он.— Как под- ннлап. заваруха неведомо с чего, так и развеется, кикс неведомо с чего. Да наше мужичье давно рассы-
бы: старообрядцы да воры-казаки с Яика их
си ной держат. Но, слышно, и у них уже нелады По'н.шие. Наделали делов, а теперь и сами не рады Ишу г, куда бы выскочить. Ведь, кому-кому, а главным Пунтпрям от расправы не увернуться!
Пиан Александрович выслушивал все эти соображения, но думал свою думу: хорошо в Казани, а еще лучше — в Москве. Туда уж пугачевцам и во веки веков не добраться. Потому он готовился перевезти семью и довольно многочисленную дворню в Белокаменную, благо и там у него был на Арбате полученный в приданое за Прасковьей Николаевной барский дом. Двое доверенных слуг отправились уже в Москву, чтобы привести дом в порядок к приезду господ.