Пурга в ночи
Шрифт:
Этот смог с большим трудом расписаться.
— Молодец, — похвалил его Малков за смелость. — Лучшую винтовку тебе дам.
После Пусыкина запись пошла живее. К столу двинулся старый коряк с трясущейся головой, но его подняли на смех:
— Куда будешь целиться, эй!
— От него все большевики разбегутся!
— Он сразу три мушки видит!
Запись в отряд продолжалась. Исчезли страхи, подозрения. Однако после тринадцатого никто не подходил к столику. Малкова так и подмывало пригрозить, но он сдерживался. Этим можно только испортить все дело, и он сказал Стайну:
— На сегодня пока хватит, А завтра я за них возьмусь!
— Еще одного человека надо бы.
— Тогда запишем меня, — предложил Малков, внес свою фамилию и расписался.
Добровольцев отряда охраны общественного порядка выстроили перед столом, и Малков обратился к ним:
— Вы поступили как настоящие патриоты, которые не желают стать рабами большевиков и отстоят свою свободу. Вам поручается охранять порядок в селе и его окрестностях, и если появится враг, то вы, не зная страха, уничтожите его. Клянитесь!
— Клянемся! — вразнобой ответили добровольцы.
Из склада вынесли новенькие винчестеры и под восхищенный гул собравшихся вручили каждому добровольцу вместе с пачкой патронов. К Малкову подошли двое чукчей и один русский.
— Запиши нас.
— Завтра, — громко, чтобы слышали все, ответил Малков и опять обратился к своему отряду: — Клянитесь, что это оружие вы будете направлять против большевиков только по моей команде. Я назначен командиром отряда.
— Клянемся, клянемся! — дружно прозвучало в зимнем сером дне.
Угостив каждого стаканом водки, Малков распустил свой отряд, и добровольцы, довольные даровым оружием и угощением, разошлись по домам.
— Вы прирожденный офицер, а не торговец, — похвалил Стайн Малкова.
Он усмехнулся:
— История человечества учит, что за торговцем шел солдат. Торговец для солдата пролагал путь.
— Тогда у вас прекрасное сочетание и того и другого, — сказал Стайн. — А все же солдат могло быть больше.
— Будут, — Малков подумал и добавил: — Нужна только поддержка Свенсона.
— Я ее вам обещаю, — заверил Стайн.
— У вас чудесно прошла вербовка защитников цивилизации, — шуткой встретил Олаф Стайна. — С такими…
— Мне не нравится ваш тон, — оборвал его Стайн. — Мне не нравится, что вы не принимаете в главном деле участия.
— Разве я не выполнил хотя, бы одну вашу просьбу? — Свенсон сердито смотрел на Стайна.
— Не просьбы, а приказа, — поправил Стайн.
— Хорошо, приказы, — согласился Олаф. — Чем же вы недовольны?
— Тем, что ваши агенты не хотят принимать участия в укреплении нашего влияния на Чукотке. Лампе отказался от…
— Я знаю, он мне говорил, что вы предлагали ему контролировать отряд, который сегодня создали. Лампе действительно ничего не знал об Американском легионе. Так ведь, Лампе?
— Да, это так, — еле слышно произнес агент Свенсона.
Звук исходил откуда-то изнутри этой непомерно большой туши. Оплывшее лицо было неподвижным и невыразительным. Стайн скользнул взглядом по узким щелкам глаз, по отвислой мокрой нижней губе. Может, он и правду говорит.
— Теперь все изменилось, — продолжал Свенсон. — Лампе готов выполнить любую нашу просьбу. Я хотел сказать — приказ. Не так ли, Лампе?
— Да, сэр, — подтвердил тем же утробным голосом Лампе.
На следующий день в отряд записалось еще семь человек. Стайн был недоволен. Тогда Малков решил пустить в ход, как он знал, безотказно действующий довод. Это произошло наутро после приезда в Усть-Белую Новикова.
Николай Федорович сидел за завтракам с Кабаном и Наливаем. Каюр Парфентьев куда-то ушел. Хозяин внес в каморку помятый медный самовар. Прислонившись к косяку двери, он с жадностью смотрел на куски сахару. Хозяину квартиры было всего лет сорок, но тяжелая работа, постоянное недоедание и заботы состарили его раньше времени. Морщины глубоко изрезали скуластое темное лицо, волосы поседели.
— Присаживайтесь с нами, — предложил Новиков. — Давно вы здесь, в Усть-Белой? Как звать-то?
— Никифором. — Хозяин качнулся от косяка, длинными пальцами с толстыми суставами осторожно взял кусочек сахару, поднес к лицу. — Давненько я его не кушал. — Помолчал. — Сам-то я с Гижиги, мальцом отец привез. Рыбачу. — Он вздохнул: — Плохая жизнь. Голодно. Жинка голосит, ребята совсем плохие.
Николай Федорович нацедил в кружку кипятку, долил побольше заварного и протянул Никифору:
— Пейте.
Тот молча принял кружку и, откусив крохотный кусочек сахару, стал шумно прихлебывать.
— Ты не удивляйся, Федорович, — заметил Кабан, — тут, считай, все так живут.
— Есть и трошки богаче, — сказал Наливай. — А есть и куркули. Везде одно и то же. Что да Украине, что тут.
— Надо, чтобы не было, — сердито ответил Новиков.
Такой нищеты, такой убогой жизни, таких голодных людей, свыкшихся со своим положением, он еще не видел. Он считал себя обязанным помочь им, облегчить их участь. Надо действовать и не тратить попусту времени.
Вот что, Афанасий, — окатился он к Кабану. — Сегодня же — собирай тех, кто понадежнее. Надо мне с людьми познакомиться, поговорить и…
Стук в дверь остановил Новикова. Кто-то, не спрашивая разрешения, вошел в квартиру.
— Где хозяин?
— Никифор, — позвала жена, — к тебе…
— Я здесь, — Никифор, обжигаясь, торопливо допил чай, а сахар спрятал в карман. Выйти он не успел. В двери появился одетый в кухлянку человек с торчащими черными усами и небольшой бородкой. Иней был на бровях и ресницах.