Пурга в ночи
Шрифт:
Молодая женщина была не одна. У нее оказались Наташа и Бучек, которому Нина Георгиевна меняла повязку. Михаил Сергеевич поздоровался, но приветствие у него прозвучало невесело.
— Что-нибудь случилось? — От Бучека не укрылось расстроенное лицо Мандрикова.
— Насморк схватил. Вот и пришел за помощью к нашему эскулапу.
Все поняли, что Мандриков отговорился, Нина Георгиевна женским чутьем угадала: опять Елена чем-то его обидела. Ей хотелось его успокоить.
— Вовремя пришли. Сейчас чай будем пить.
Она
— Ну, а ты чего хмурая? — Мандриков присел рядом с Наташей. — Все о своем Антоне скучаешь?
— Почему от него так долго ничего нет? — Наташа с тоской смотрела на Мандрикова. Материнство давалось ей тяжело. Лицо Наташи опухло.
— Ничего с твоим Антоном не случится, — стал успокаивать ее Мандриков. — Почта «гав-гав» везет тебе его письмо, завтра или послезавтра ты получишь его. Держим пари?
Михаил Сергеевич старался убедить и Наташу и себя. Его тоже начало беспокоить долгое молчание Берзина. Пора бы ему прислать хоть маленькую весточку. Прогоняя от себя тревожные мысли, спросил Бучека:
— Что так разбушевались твои, шахтеры сегодня?
Бучек кивнул лысой головой, но ничего не ответил. Он сердился на Мандрикова, который придумал «домашний арест» рабочих копей и долго его не снимал. Шахтеры были недовольны. Этим можно было объяснить и то, что вечером в кабаке побывали почти все угольщики.
— Ты чего свой нос повесил? — Мандрикову не понравилось молчание Бучека. Тот уклонился от ответа:
— Нина Георгиевна пообещала чай, а сама что-то тянет с ним. Никак пожалела.
— Сейчас. Сейчас я вас напою таким чаем, какого еще на Чукотке и не было.
Она произносила ничего не значащие слова, а сама думала о Михаиле Сергеевиче. Бучек поглядывал на Мандрикова и терялся в догадках. Жена у него молодая, днями с ней не видится, а по ночам бродит по посту. Зачем он к нашей фельдшерице заявился? Что-то в поведении Нины Георгиевны привлекало его внимание. С приходом Мандрикова она изменилась. Бучек не успел присмотреться. С улицы донесся отчаянный стон.
— Что это? — вскрикнула Наташа. Она хотела вскочить, но Мандриков удержал ее.
Нина Георгиевна с чашкой в руке застыла у плиты. Бучек оказался на ногах. Они с Мандриковым выбежали из амбулатории в темноту. Кричал человек где-то рядом.
Мандриков спустился с крыльца. Глаза его уже привыкли к темноте. Вокруг никого не было. Он сделал несколько шагов и чуть не упал, споткнувшись о лежащего на земле человека.
— Кто тут?
Мандриков нагнулся и услышал прерывистое со свистом дыхание и какое-то непонятное бульканье. Пьяный, наверное, — подумал Михаил Сергеевич и хотел растормошить его, но рука наткнулась на мокрую липкую шерсть кухлянки, и в лицо ударил запах крови.
— Бучек! Скорее сюда! Кого-то порезали.
Тут Михаил Сергеевич вспомнил, что у Бучека рука на перевязи. Он поднял со снега застонавшего человека и внес его в амбулаторию.
— Да
Из глубокой раны на груди непрерывно шла кровь. Серое лицо Харлова на глазах менялось. Черты лица заострились, челюсть отвисла. Прежде чем Нина Георгиевна успела наложить повязку, шахтер умер не приходя в себя.
…Трифон Бирич и Перепечко, услышав от Харлова, что ревком разрешает всем ходить в Ново-Мариинск, немедленна отправились на пост.
— Ох и выпьем мы сейчас у отца! — говорил Трифон Бирич и жадно облизывал губы, предвкушая удовольствие. — А закуски у нас какие! Помнишь?
— Быстрее их сожрать надо, а то как бы ревкомовцы не отобрали. — Перепечко выругался.
В нем, заросшем, грязном, трудно было узнать того щеголеватого офицера, который еще недавно командовал отрядом в Ново-Мариинске. Глаза его горели ненавистью. Он сплюнул на снег, и по лицу пробежала усмешка:
— Ревкомовцы еще получат от меня сюрпризец, и не один.
— Ты о чем? — не понял Трифон.
Перепечко заколебался и неопределенно ответил:
— Да так, всякая ерунда в голову приходит.
— Вымоемся в горячей воде — и за стол, — продолжал говорить Бирич. — А затем в чистую и мягкую постель.
— И была бы под боком мягкая баба, — захохотал Перепечко и тут же оборвал смех, увидев, как Трифон яростно на него взглянул. — Ты чего?
Перепечко не понимал, что произошло с Трифоном. Лицо Бирича налилось кровью, и он ускорил шаг. В крупной фигуре Бирича было что-то угрожающее Перепечко догнал Трифона и услышал, как тот бормочет:
— Убью, гадину, убью…
Тут Перепечко догадался, что Трифон вспомнил о своей жене. За все время, что они находились на копях, Бирич ни разу не заговорил о Елене. Даже тогда, когда на копи пришла весть, что Елена стала женой Мандрикова. Кое-кто подшучивал над Биричем по этому случаю, но он держался так, словно ничего не произошло.
— Не ее надо, а его, — сказал Перепечко. — Она баба, что с нее возьмешь? Не будь его, она была бы по-прежнему с тобой.
— Отец ее Свенсону готовил, — глухо сказал Бирич. — Хотел подороже продать и потом дивиденды получать, как с хорошей акции.
Перепечко только присвистнул от удивления. И тут же бесшабашно:
— Ну чему быть, того не миновать, Трифон. И не надо унывать. Все на свете трын-трава. Эх, выпить бы сейчас! А ревкомовцам я кое-что устрою. Попомнят они меня.
Перепечко опять выругался и оглянулся, не услышал ли его кто. Шахтеры шли группами, но вблизи Перепечко и Трифона никого не было. Они шли по дороге, ведущей в Ново-Мариинск. Короткий день уже клонился к вечеру. Хмурое небо было забронировано толстыми снеговыми тучами.