Пурпурное сердце
Шрифт:
Они сидят друг напротив друга за столиком единственного приличного в городе ресторана. Темные деревянные панели стен украшены наклейками с изображением старинных корзин для сбора фруктов. Такими же наклейками разрисована и поверхность стола, за которым они сидят.
Майкл разглядывает руки Мэри Энн, мысленно отмечая странное сочетание знакомого и незнакомого. Он мог бы так же внимательно разглядывать и ее лицо, но тогда пришлось бы выдержать на себе ее пристальный, приводящий в замешательство взгляд. А пока есть возможность не смотреть на нее в упор, Майкл чувствует, что контролирует ситуацию. Если посмотреть в окно, можно увидеть проезжающих иногда через стоянку местных на своих по большей части ржавых, потрепанных пикапах. Еще одно соприкосновение привычного и незнакомого.
– Ничего экзотического, но еда здесь довольно приличная. Особенно хороши тосты по-французски.
– Я их люблю.
– Я знаю. Поэтому и сказал про них.
Это замечание вновь повергает обоих в молчание, которое длится до тех пор, пока не появляется официантка, чтобы принять заказ.
Эти час или два, что Майкл находится в ее обществе, его голову переполняют детские воспоминания. Только это не его детство. Он чувствует, что его буквально распирает от желания поговорить о прошлом.
– Помнишь, как я провожал тебя домой после школы? – спрашивает он.
Он мог бы продолжить, но их взгляды встречаются, и слова застревают в горле. Он с трудом продолжает: – Ты говорила, что тебе нужна защита. Потому что…
– Из-за той собаки.
– Точно. Там была огромная рыжая собака. Я все никак не мог взять в толк, почему они не держат этого монстра в своем дворе. Он был такой злобный.
– Только не для тебя. Ты его не боялся. Мне не доводилось встречать таких смельчаков.
Майкл хохочет. Смельчак, верно. Это про меня. Уолтера. Про меня.
– Да я каждый раз чуть ли не с мокрыми штанами возвращался.
– Нет, что ты.
– Ты просто не знала.
– Но ты смотрел ему прямо в глаза и приказывал: «Иди домой!» И он уходил.
. – А что же я должен был делать? Ждать, пока он тебя съест?
Он опять слышит влюбленные нотки в своем голосе. Эти предательски милые интонации. Когда он смотрит на нее, его сердце переполняет нежность. А когда она отводит глаза, он снова рассматривает ее лицо, замирая от волнения. Никогда еще он не испытывал подобных ощущений. Но если Мэри Энн тому причиной, тогда о чьем сердце идет речь? И возможно ли выбрать из двух сердец? Нет, все это определенно выше его понимания.
– Помнишь, – продолжает она, – как однажды вечером мы столкнулись с теми людьми? На пляже.
– С какими людьми?
– Ну, с собакой. То есть в тот раз они были без собаки. Но мы знали, что это их собака. Ты прямо спросил у них, почему они не держат ее во дворе. Помнишь?
Майкл на мгновение хмурит брови. Он силится вспомнить, но не может. И качает головой.
– Нет. И что они сказали?
– Они удивились: «Элмо? Элмо такой милый». Ну, может, его звали не Элмо, а Арнольд или как-нибудь еще. Ты это не помнишь. Ладно. Потом мы гуляли по пляжу, было темно, нам казалось, что мы совсем одни, и ты меня поцеловал. Я запомнила, потому что это был всего третий твой поцелуй. А твой младший брат, как выяснилось, все это время следил за нами из-за камней.
Робби. Майкл помнит Робби. Ему одновременно больно и приятно вспоминать о нем – все то же странное ощущение.
– Он делал это без всякого злого умысла.
– Я знаю. Я не имела в виду…
– Он был хорошим мальчишкой. Окружающие не всегда понимали его.
– Я не хотела…
– Он смотрел на мир моими глазами. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Какое-то мгновение они молча смотрят друг на друга.
– Думаю, что да, – произносит она.
Майклу отчаянно хочется просто спросить: как там Робби? где он? и жив ли он вообще? кем он стал? Так и увяз в отцовской скобяной лавке? Но он не может выдавить из себя ни слова. Что, если ответ ему не понравится? Он чувствует, что плохие новости о Робби добьют его окончательно.
А потом его охватывает чувство вины и предательства, ведь у него есть всамделишный родной брат из его собственной жизни, Роджер, а он никогда не звонит ему. И хотя ему вовсе не хочется слышать что-либо плохое о Роджере, он знает, что его собственная жизнь не остановится от неприятных известий о брате.
И оттого, что ему никак не выбраться из двойного прошлого, на душе становится тошно.
Официантка приносит тосты по-французски. Она несколько дольше, чем положено, задерживается у столика.
– Майкл, – произносит она, – может, представишь меня? Наверное, это твоя бабушка, ведь с мамой мы уже знакомы.
Майкл представляет свою спутницу просто как Мэри Энн.
Когда официантка уходит, он говорит: «Я очень сожалею».
– Ты не виноват.
– Я знаю. Просто мне очень жаль.
Глава десятая
Уолтер
Я в долгу перед своим младшим братом – мне нужно было уделять ему больше времени. Я это знал тогда, знаю и сейчас. Я был ему нужен. Как был нужен и себе самому, вот в чем проблема.
Странная это штука, семья. Вы вроде бы составляете одно целое, пытаетесь сосуществовать, но чего-то не хватает. И я никак не уразумею, чего именно. Взять хотя бы моего бедного младшего брата, который ждет чего-то от меня, а мне нечего ему дать. Это как пустота внутри вас, которую нечем заполнить.
Может быть, это неправильно, чтобы каждый был сам за себя. Но ничего с этим не поделать, такова жизнь.
Не подумайте, что я стремлюсь говорить загадками.
Тяжелее всего для меня вспоминать тот день когда я заявил матери, что не намерен заниматься магазином. Робби, зайдя на кухню, слышал наш разговор. Я даже не знал, что он рядом. Он часто проделывает такие штуки. Мне даже кажется иногда, что он человек-невидимка.
Я сказал матери, что, вернувшись с войны, уеду в Калифорнию. Причем не объяснив, зачем, почему, потому что и так знал, что мое заявление звучит глупо.