Пурпурное сердце
Шрифт:
Чувствуя ее дыхание так близко, хочется замереть, позволив ей дышать за двоих. Каким бы это было облегчением. Больше всего в жизни ему хотелось отдаться чьей-то воле и просто плыть по течению. Избавиться от груза одиночества.
Он отстраняется.
– Мне нужно будет встретиться с Эндрю.
– Зачем?
– Ради Уолтера. Это была его идея. Он просил меня разыскать Эндрю. Думаю, это важно.
– Но ты ведь нашел его.
– Возможно, этого недостаточно.
– Да брось ты, – говорит она. – Все меняется. И тебе этого не остановить.
Деннис сидит на кухне за грубо сколоченным деревянным столом. Впрочем, грубо сколоченный – это мягко сказано. На самом деле столом служит огромная дубовая дверь, положенная на четыре пустые бобины из-под кабеля. Высота бобин не дает даже просунуть колени под стол.
– Проходи, – говорит он, завидев Майкла в дверях кухни. – Садись.
Майкл повинуется, словно послушный пес. Он все равно не заснет, если сейчас отправится спать.
На столе перед Деннисом стоит стакан яблочного сока, а сам он готовит себе сэндвич с маслом.
– Что все это значит? – обращается он к Майклу.
– Что ты имеешь в виду?
Деннис жестом показывает в сторону гостиной.
– Что у тебя с ней?
– Я же говорил тебе. Это жена Эндрю.
– Я не об этом. Ты ведешь себя так, будто вы давние любовники?
Майкл тяжело вздыхает. Он ведь до конца так и не понял, кем они приходятся друг другу. Вернее, одна его половина это сознавала, а другая, выходит, нет.
Посмотрев в окно, Майкл увидел в лунном свете, как пять молодых оленей пересекают сад с киви, направляясь к реке.
– Она была возлюбленной Уолтера.
– Я думал, что она жена Эндрю.
– Сначала она была девушкой Уолтера. – Он с излишней горячностью настаивает именно на этом, а его ответ, неожиданно для него самого, звучит слишком резко.
Деннис поднимает руки, изображая капитуляцию.
– Ладно, замяли. Ответь мне только на один вопрос. Выходит, ты изображаешь влюбленного потому лишь, что таким был Уолтер?
Майкл совершенно не представляет, что сказать. Во-первых, он вовсе не уверен в том, что Уолтер был влюблен. Он долго рылся в памяти пытаясь отыскать обрывки воспоминаний о пылких чувствах, которые питал Уолтер к женщине находящейся сейчас в соседней комнате, но ответом ему была лишь пустота. Такое впечатление, что он тщетно пытался пробиться в ту часть прошлого, которую Уолтер не желал отдавать ему.
– Мне надо подумать, Деннис, – говорит он. – Это не так легко объяснить.
Он играет, сидя на краю балкона без перил и болтая ногами в воздухе. Его музыка звучит сегодня особенно проникновенно. В такт его чувствам. Каждая нота находит отклик в его душе. В паузах между нотами слышны плеск воды в реке, трели сверчков, шорох листьев на ветру.
Он услышал, как она вышла на крыльцо, находящееся прямо под ним. Он было подумал, что ей мешает его игра. Но это не так, и он это знает. Просто ей не спится так же, как и ему. Она услышала музыку, которая заставила ее выйти на улицу.
Интересно, не ее ли общество причина того, что музыка звучит так красиво.
Он спрашивает себя, не пора ли обдумать происходящее, разложить все по полочкам, но ветер и луна говорят «нет». А он ими не командует.
К тому же он чувствует, что ее здесь присутствие – в его доме, в его сегодняшнем дне – такая хрупкая и ненадежная вещь, так нереально, что стоит только пристально присмотреться или задать неосторожный вопрос – и все исчезнет.
Краем глаза он видит, как она спускается к реке и усаживается на мосту, свесив ноги.
Он не может разглядеть ее лица, но, судя по развороту головы, она смотрит в его сторону.
Хотел бы он знать, видно ли ей, что он тоже смотрит на нее.
Она в белой ночной сорочке, которую ветерок надувает, словно парус, закручивает вокруг ног. Лишь через несколько минут он осознает, что уже не играет на саксофоне, а только смотрит на нее.
Она представляется ему привидением. Возможно, и он, в свою очередь, кажется ей привидением.
Потом ему приходит в голову: может быть, все мы кажемся друг другу привидениями.
А может, мы всегда были ими.
Глава тринадцатая
Уолтер
Задолго до того, как меня не стало, со мной уже что-то было не так. То, что я любил и что казалось важным, другим представлялось сущей ерундой.
Скажем, все то время, что мы были на войне, я мог говорить только о том, что, вернувшись, обязательно наемся досыта маминого лимонного пирога. Первым не выдержал Эндрю.
Он просто разорался на меня.
– Черт возьми, Уолтер, у тебя дома осталась красивая девушка, а у тебя мысли только о пироге.
Однажды он сменил гнев на милость и признался, что после некоторых раздумий понял, что пирог, очевидно, ассоциируется у меня с домом. Но чаще он все-таки выговаривал мне за то, что я не ценю свою девушку.
Но я не хочу быть злопамятным.
То были тяжелые времена, должен признать, и нам обоим досталось. Может, и больше положенного. Иногда, исполняя свой долг, мы просто не задумывались о том, что совершаем невозможное. Мне бы кто раньше открыл на это глаза, но прошлого не вернешь и не исправишь.