Пурпурное сердце
Шрифт:
И почему, скажи мне, пожалуйста, почему ты не поговоришь со мной?
Вместо этого он наливает себе стакан виски. Закуривает.
Он не станет вести себя так по отношению к своей жене.
Он никогда в жизни не кричал на нее, не ломал дверь в ее комнату. Никогда не подвергал сомнению ее верность. Не стоит делать этого и сейчас.
Он тихонько роется в ее открытой сумке, пока не находит первое письмо Майкла Стиба, которое складывает пополам и кладет в карман своей рубашки.
Если возникают вопросы, почему бы не обратиться за ответом напрямую к мужчине?
Она сама вышла в гостиную. К этому времени он уже прикончил полбутылки.
– Когда он впервые возник на пороге нашего дома, – говорит она, – он был совершенно незнакомым мне человеком. Я даже не знала, что это именно он писал те письма. А он знал мое имя.
Эндрю молча таращит на нее глаза, заинтригованный целью этого, на первый взгляд бессмысленного объяснения. Но что-то в ее голосе и манере вынуждает его обращаться с ней нежно, как с древней китайской вазой.
– Но, милая, ты же написала ему письмо.
– Я подписалась под ним как миссис Эндрю Уиттейкер.
– Даже если и так. Узнать имя моей жены не составляет большого труда.
– Послушай, Эндрю. – Она садится рядом с ним на диван. Когда он всматривается в ее лицо, тревожные предчувствия закрадываются в его сердце, и он понимает, что это страх перед тем, что ему предстоит услышать. – Я знаю, что мои слова покажутся тебе полным бредом. Но как бы ты ни отнесся к этому, он помнит то, что может помнить только Уолтер. Он рассказывал мне, как вы вдвоем брали машину его отца и ездили в Атлантик-сити. Рассказывал о пещерах на Гуадал-канале, которые вы брали штурмом. И знаешь что еще? Ты ведь солгал мне. Он сказал, что это была не просто дырка от пули и что лучше бы мне не знать, как это было.
Эндрю опускает глаза, разглядывает ботинки, словно проверяя, завязаны ли шнурки. Он чувствует себя нашкодившим учеником, которого ведут в кабинет директора школы. Потому что уличили в обмане, невзирая на то, что это была ложь во благо.
– Что ж, думаю, этого объяснения довольно, дорогая. Я уверен, что кто-то из наших недоброжелателей снабдил его информацией.
– Но зачем? С какой целью?
– Я не знаю. Но держу пари, я все выясню.
– Нет, Эндрю. Это не шутка. Я понимаю, тебе это очень тяжело. Но ты должен поверить мне. Во всяком случае, попытаться. Помнишь, как ты всегда учил меня смотреть человеку в глаза?
– Иногда у пройдох бывают очень правдивые глаза. Потому что они тоже знают этот трюк.
– Нет, Эндрю. Его глаза не просто искренние. Это его глаза.
– Его?
– Уолтера. У него глаза Уолтера.
Глубокая печаль так сдавила грудь Эндрю, что ему стало тяжело дышать. Он обнял жену и, крепко прижавшись, уткнулся лицом в ее нежную щеку.
– Я понимаю.
– Правда?
– Конечно. Ты, столько выстрадавшая, оказалась идеальной жертвой. Я не виню тебя. Нисколько. Виноват только он.
Она отстраняется от него и вновь уединяется в своей спальне. На этот раз он явственно слышит, как щелкает замок в двери.
Глава шестнадцатая
Уолтер
Бедный Эндрю. Он всегда хотел, чтобы окружающие думали, что у него все под контролем. Ему хотелось, чтобы все так считали.
Если вы спросите у него, каким было его детство, он ответит, что прекрасным. Но на самом деле оно было несчастливым. Я-то знаю, ведь оно прошло у меня на глазах.
Если вы спросите его об отце, он скажет, что уважал его. При этом забудет упомянуть о том, как отец каждый раз, проходя через гостиную, отвешивал ему подзатыльник, воспитывая таким образом в сыне почтительность к главе семейства.
Рассказывая о себе, мы зачастую умалчиваем о самом важном и значительном.
Но я не куплюсь на это. От меня ничего не утаить, потому что я был там, в его прошлом. Фактически я там и остался.
Я стою на пороге дома Эндрю. Стучу в дверь. Отец Эндрю не захотел провести в дом телефон. Говорит, что он не мешок с деньгами. Так что, когда Эндрю не является на встречу в назначенный срок, мне приходится идти за ним и стучать в дверь.
На пороге появляется отец Эндрю с бутылкой пива в руке. Выглядит он необычно, даже странно. Если в Эндрю и есть какие-то признаки внешней непривлекательности, так это от отца. Он большой, если говорить о росте. А так – очень худой и старый. Кажется, ему было лет пятьдесят, когда родился Эндрю. Или что-то около того. У него впалая грудь, а волосы седые и редкие.
У него, как всегда, недовольный вид, и он явно не рад мне. Я вообще не припомню, чтобы он когда-нибудь выглядел веселым. Его взгляд что-то говорит мне, но явно не «Входи, пожалуйста» или «Как хорошо, что ты нас навестил».
Он поворачивается ко мне спиной и уходит. Просто уходит, оставляя дверь широко распахнутой. И не проронив при этом ни слова.
Это ненормально. Даже мой дом кажется нормальным в сравнении с этим.
Я вхожу внутрь и зову Эндрю.
Он отзывается откуда-то из глубины дома.
Я нахожу его на кухне, где он вместе с матерью.
– Я не могу сейчас уйти, – говорит он, хотя у нас были особые планы на день. – Мне нужно остаться с мамой.
Мать Эндрю – самое застенчивое существо на этой планете. Глядя на нее, складывается впечатление, что для нее смерти подобно обменяться с кем-то взглядом или словом. Пусть даже с кем-то из домашних.
Она сидит за кухонным столом. У нее длинные прямые волосы, тронутые сединой, и они спадают ей на лицо. Голова ее опущена, так что волосы закрывают и глаза. Не понять, случилось ли что у них. Я имею в виду что-то выходящее за рамки обычного. Когда она бросила быстрый взгляд в мою сторону, я заметил ее припухшие веки, но, возможно, она просто плакала. Я не могу точно сказать, били ее или нет.
Эндрю тащит меня в сторону, в дальний угол кухни, за холодильник.
– Можешь остаться с ней ненадолго? – Он говорит тихо, почти шепчет. – Мне нужно сбегать в магазин.