Пурпурное сердце
Шрифт:
Самолет Мэри Энн улетает раньше.
Он провожает ее до самого выхода, и они долго стоят, хотя посадка уже давно объявлена.
Он обнимает ее чаще и задерживает в объятиях дольше, чем принято при расставании на короткое время.
По крайней мере, он надеется на то, что они расстаются ненадолго.
– Я уже скучаю по тебе, – говорит он. – Жаль, что ты не позволяешь нам стать чуточку ближе.
– Не настаивай, Майкл. Пожалуйста. Я недостаточна сильная. И то, что произошло однажды…
– Дважды.
– Хорошо, дважды.
– Один раз на старом руднике, а второй – в моей постели той же ночью.
– Хорошо, ты прав, два раза.
– Я очень хорошо помню тот, второй раз. Ты выкрикивала мое имя.
– В самом деле?
– Да. – Он улыбается ей, и она заливается румянцем.
– Какое же это было имя?
– Уолтер.
– Извини.
Он пожимает плечами:
– По мне, так все нормально.
Он опять прижимает ее к себе.
– Я люблю тебя, – произносит он ей прямо в ухо.
Она отстраняется, упираясь в его плечи.
– Я задам тебе трудный вопрос, Майкл. Тебе он будет неприятен. Ты даже возненавидишь меня за него.
– Сомневаюсь.
– Почему ты не любил меня так сильно тогда, раньше?
Майкл чувствует, что ему нечем дышать, как будто он долго бежал в гору. Он не сразу приходит в себя.
– Что ж, ты отчасти права, – отвечает он. – Вопрос мне ненавистен.
Он вздыхает с облегчением, когда она уходит на посадку, не требуя от него ответа.
Он еще долго стоит у окна, после того как самолет взлетает и исчезает из виду.
Глава двадцать девятая
Уолтер
Говоря о младшем брате, Робби, хочу вспомнить два эпизода. Не знаю, связаны ли они между собой. Может быть, только на уровне ощущений.
Субботним утром мы с Эндрю вдвоем идем в школу, потому что у нас кросс. Скоро лето, поэтому по утрам уже довольно жарко. Наверное, нелегко будет бежать в такую жару.
Мы могли поехать на автобусе, но в нем дышать нечем, и мы предпочитаем идти пешком. Это хорошая разминка перед соревнованиями.
Эндрю произносит: «Не оглядывайся резко». И легким движением подбородка показывает назад.
Я оборачиваюсь. Робби идет следом за нами, в тридцати шагах позади. Заметив, что я смотрю на него, он застывает как вкопанный. Устремляет взгляд в небо. Я иду дальше. Оборачиваясь, нижу, что и он идет. Как только он заметил, что я за ним наблюдаю, – останавливается.
Все это выглядит нелепо и глупо.
Поэтому я говорю:
– Слушай, малыш, если ты хочешь идти с нами, бегом сюда.
Эндрю толкает меня в бок. Довольно сильно. Возможно, сильнее, чем хотел.
– Эй, ты чего?
– Не зови его.
– Почему?
– Потому что он и правда пойдет с нами.
Впрочем, Робби не присоединяется к нам. Он делает вид, что не услышал меня. Я бросаю это дело, и так мы и продолжаем свой путь – мы впереди, а он сзади.
Пока мы разминаемся, он сидит на трибуне.
Потом я бегу первую дистанцию и уже не вижу его, а может, просто забываю посмотреть, где он. Для меня это очень ответственный момент. Во время кросса я полностью отключаюсь.
Я на старте в ожидании сигнального выстрели. Мне нравится эта позиция. Когда тело напряжено, как пружина, и готово к решающему броску. В этот момент я чувствую себя диким животным, вроде гепарда. Вот мое тело слышит выстрел, и я бегу.
Бег я люблю всем сердцем. Я не хвастаюсь, но мое сердце создано для бега. Здесь есть два момента. В физическом смысле сердце должно быть большим и сильным, чтобы качать кровь при такой нагрузке. Но есть и моральный аспект – сердце должно быть храбрым, чтобы выдерживать такой напряженный темп. Пока мы бежим, я думаю, что мое сердце сильнее, чем у того парня, что бежит следом. Если он начнет догонять меня, мне придется шире раскрыть клапаны своего сердца и бежать уже на чистых эмоциях. Тогда тело превращается в машину. Ноги работают, словно поршни двигателя. Вы ведь не думаете о том, как работает двигатель, когда управляете автомобилем? Он просто пашет.
Я всегда выигрываю, когда бегу сердцем.
Это не значит, что однажды на финише меня не обойдет кто-то другой, у кого сердце окажется выносливее. Я просто хочу сказать, что пока такого не случалось.
Выходя на финишную прямую, я вижу Робби. Он в числе болельщиков, расположившихся у финишной черты. И может запросто коснуться меня рукой, когда я пронесусь мимо.
Я хочу дать ему понять, что вижу его. И что мне это не безразлично. Поэтому я салютую ему. Просто поднимаю вверх два пальца. Я никогда этого раньше не делал, но значение этого жеста мне кажется понятным. «Привет, малыш».
Отдышавшись, я оглядываюсь на него, и он салютует мне в ответ.
Робби нельзя назвать прирожденным спортсменом, но он приобщается к спорту через меня. Я думаю, что на следующие соревнования я возьму его с собой. Мне кажется, это должно стать традицией.
Я бегу еще одну дистанцию и опять выигрываю. И снова салютую Робби.
Эндрю соревнуется в опорном прыжке, но ему сегодня не везет. После неудачного приземления он вывихнул плечо. Конечно, не так сильно, чтобы обращаться в больницу, но всю дорогу домой он потирает больное место. А может, ему и следовали показаться врачу. Но с Эндрю никогда не поймешь, что ему нужно. Впрочем, что можно сделать с такой травмой? Остается просто терпеть боль.
– Смажь мазью, – советую я, когда мы идем домой.
– Да ладно, чего там, – отмахивается он. Ему не хочется, чтобы его жалели, так что разговоры ни эту тему бесполезны.
Я оборачиваюсь и вижу, что сзади Робби. В тридцати шагах.
Видите ли, мне показалось, что мы стали немного ближе друг другу. И рассчитывал, что он пойдет вместе с нами в одной команде.
Я показываю ему жестом – идем с нами.
Он опять смотрит в небо, как будто не замечает меня.