Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое

Marbius

– Местные умники устроили переполох, когда ты появился, – жаловался Яспер пару часов спустя в столовой. Амор лениво вертел вилку, слушал его и остальных, которые, узнав, что в приятелях майора – все еще майора – Эйдерлинка водится отец Даг, категорически заявили, что вверяют себя в попечение оному и объявляют его их почетным полковым капелланом. – Те пацанята, которых ты с собой приволок, эти идиоты решили, что они шпионы. Эх, хорошо, что вовремя спохватились, а так бы приперся какой дурак вместо Тафари, так и тебя бы под трибунал отдали. Но мы побегали по округам, поохотились на ту банду. А она – призрак. Ее нигде нет. Невозможно найти. Если слушать Тафари, так искать их логово нужно километров на сто десять –

сто двадцать на северо-северо-восток, но и там ничего нет. Как будто та банда из этих двух воробьев только и состоит.

Амор отложил вилку. Опустил глаза. Возможно, от той банды действительно только эти двое воробьев и остались.

========== Часть 31 ==========

Альба Франк нашла Амора в школе. Он помогал Иге и еще трем детям с прописями. У детей – лет семи-девяти навскидку – получалось; у Иге, подростка – очень плохо. Он старался, но был близок к слезам, и Амор вместе с ним выписывал какие-то простые слова, стирал и снова писал. Альба позволила себе постоять полминуты в дверях; Амор, слышавший, что она подошла, обернувшийся и улыбнувшийся ей, отказался отвлекаться от своего занятия. Иге – тот знал, учуял, что женщина эта – большой начальник, «главная-главная», и дернулся, встал и замер рядом со столом, боязливо глядя на нее. Амор – откинулся назад, широко улыбнулся и поздоровался.

Словно желая убедить его в обратном – Альбе легко было предположить, что там такое, непочтительное в адрес начальства думает Амор, – она уселась за стол и кивнула Иге. Спросила, как успехи, попросила показать, что он там уже написал. Похвалила. Иге подтянул планшет, положил его на стол и снова замер, вытянув руки по швам.

– Можно тебя попросить? – обратился к нему Амор. Иге часто закивал головой; Амор продолжил: – Ты не мог бы принести нам всем кофе? Чашки и кофейник. Попроси у дежурного. Хорошо?

Иге побежал выполнять поручение, Амор ехидно прищурился:

– Ваш авторитет бесспорен даже для детей.

– Отчего мне кажется, что я могу с полным основанием расценивать ваше замечание как насмешку, отец Амор? – широко улыбнулась Альба.

– Увы мне, самые низменные порывы моей души не остаются незамеченными вашим острым взглядом, – тяжело вздохнул Амор. – Но я рад видеть вас. И надеюсь, что не ошибаюсь и вы действительно пребываете в хорошем настроении. Могу я рассчитывать на хорошие новости?

– Мне любопытно… нет, мне действительно любопытно. Если бы новости были плохими, были бы вы все так же рады меня видеть? – игриво спросила Альба.

– Я был бы вынужден искать компромисс, я полагаю. Между удовольствием видеть вас и горькими известиями, которые вы бы принесли. – Амор веселился, глядя на нее. Она – посмеивалась, глядя на него.

– Да ничего особенного. Я просто заглянула спросить, будет ли вам интересно посмотреть почти окончательную версию интервью с вашим епископом.

Амор поднял брови.

– Уже? Вы не теряете время. И насколько доволен был его преосвященство той съемочной группой, которую вы к нему послали? Или кто там брал у него интервью. Журналисты, писатели, актеры. – Амор задумчиво пожал плечами. – Не знаю, не представляю той кухни.

– Съемочная группа, ваша правда. Епископ Обен был вне всякого сомнения очень доволен сотрудничеством. Долго высказывал свое удовлетворение тем почтением, которое закономерно испытывают журналисты по отношению к епископскому камзолу, что свидетельствует о благочестивости, просвященности и прочих достойных качествах. – Сложив руки, с постным лицом сообщила ему Альба. – Мне удалось убедить пресс-секретарей епископа, что и другое, более полемичное интервью с людьми, ориентированными чуть более критично, тоже может оказаться очень эффектным и прибавить популярности. Разумеется, критичность будет согласована заранее.

– Разумеется, его преосвященство согласился, – хмыкнул

Амор.

– Он пока еще колеблется. Обсуждает концепцию такого интервью, очевидно.

Амор покачал головой: и с такой славой согласится его преосвященство, лишь бы она была, – встал, чтобы перехватить поднос у Иге, волновавшегося, не знавшего, что делать с ним, пытавшегося не показать своего страха и отчаянно желавшего показать свою нужность. Амор поставил поднос, начал давать ему указания. Все так же, как раньше: ты не мог бы сделать то и то, ты не мог бы сделать так и так. Попросил другого мальчика поставить чашку перед «мадам Альбой», отправил еще одного за сахаром. Спросил, будет ли Иге кофе со сливками, – Альба молчала, не вмешивалась, одобрительно улыбалась. Иге робел, старался казаться незаметным, но со сливками в кофе согласился.

Амор подозревал, что она неспроста объявилась в классной комнате; она слишком усердно расспрашивала детей об успехах, даже попыталась позаниматься с ними – неискренне, и ее попытки не вызывали у Амора одобрения: он предпочитал пить кофе и помалкивать. Альбе тоже надоел спектакль, она спросила детей, не пора ли им перейти в другую комнату, отправиться на другой урок, и они послушно ушли. Смирно, не быстро, гуськом, молча,как пленники, – Амору захотелось хмыкнуть и покачать головой, до того неожиданное сравнение пришло ему на ум. Он сдержался; Альба перевела на него пристальный, прохладный, изучающий взгляд – Амор только поднял брови.

– Со следующим обозом к нам тоже прибудет съемочная группа, отец Амор. – Улыбнувшись, сказала Альба. Амору оставалось только закатить глаза. Она, заметив это, хищно прищурившись, продолжила: – И я прошу вас встретиться с ними.

Амор покачал головой. Альба нахмурилась. Он – сказал: «Нет».

Это был не тот ответ, который нужен был Альбе. Это был тот ответ, которого она ждала, идя к нему. Альба была уверена, что сможет уговорить Амора на нужный ей. Она даже подготовилась к паре контратак, рассчитывая, что есть не так много способов возражать и не соглашаться. Она была готова к тому, что он начнет защищаться, отказываться, нападать, к самым различным тактикам, Амор же – просто терпеливо дожидался, когда она уберется по своим делам, чтобы ему продолжить заниматься своими. Он даже не особо слушал, когда она приводила аргументы, пыталась доказать ему необходимость выступить в поддержку проекта, в который она оказалась вовлечена, обозначить важность его выступления для людей, уже знающих Амора здесь в лагере и не только, и для других, которые могут оказаться полезны, но не решили еще, колеблются – а выслушав его, примут то самое важное решение. Альба ощутила это его настроение: задумчивое, но не из-за ее слов, а по каким-то другим причинам, о которых она едва ли что-нибудь узнает. Она говорила, зная, что последовательна, логична, убедительна – а не получалось. Амор не слушал ее – прислушивался, реагировал на интонацию, не ее слова. Она поднимала голос, говорила решительно – по лицу Амора скользила тень насмешки: секунда, и она исчезала, и гадай – действительно ли видела ее. Альба уговаривала, мурлыкала, улещивала – Амор не закатывал глаза только из уважения к ней, ну, может, благодаря самодисциплине. Она опускалась до шантажа – как всем будет плохо, и говорила это трагично, с придыханием; Амор – скучал.

– Признаться, была уверена, что смогу убедить вас, – заметила она. Неожиданно для Амора: он словно выплыл из оцепенения, даже вздрогнул, недоуменно посморел на Альбу. Она вредно хихикнула – худо-бедно, а компенсация за ее неудачу, это растерянное лицо и беспомощно моргающие глаза. – В качестве компесации, отец Амор, почему нет?

Амор уселся чуть удобней, нахмурился, словно соображая, что именно от него хотят; пожал плечами, поглядел по сторонам, словно присматривая пути бегства, перевел печальный взгляд на Альбу.