Путь истинной любви
Шрифт:
чашечки соприкасаются.
– Мне только исполнилось четырнадцать, – отвечает он не моргая, уставившись на
разукрашенные губы сестры, напоминающие фиолетовый леденец. – Мне будет
пятнадцать через одиннадцать месяцев.
Эта девушка, с которой я делю ДНК, убирает прядь своих светлых волос с глаз Кайла,
прежде чем прислоняется кончиком своего носа к его.
– Между нами всего лишь пять лет разницы, – говорит она. – Тебя когда-нибудь целовали,
мальчик?
Он
Это последние выходные лета, которые пробежали ну очень уж быстро, и мы растягиваем
последние оставшиеся секунды вместе. Когда Файнелы и мои родители упомянули о
совместном ужине, мы с Пенелопой убедили их оставить нас дома под присмотром Рисы.
С тех пор, как он наградил меня «парень, ты считаешь меня дураком?» взглядом, и
подразнил несколькими упаковками арахисового М&Мs, который я получал за улыбки
Пен (я все еще их считаю), он наконец-то согласился оставить нас вдвоем дома.
Кайл приехал на велосипеде, когда еще Крайслер Файнелов разворачивался, выезжая на
дорогу, и теперь мы вчетвером сидим полукругом в душной спальне моей сестры, с
горящей коробкой ладана. Курит только Риса, но моя голова будто в тумане и рот, словно
набит ватными шариками.
Пенелопа положила голову на мое плечо, и туго переплела пальцы с моими, что я слышу
стук ее сердца между костяшками. Она запрокидывает свою голову назад, показывая мне
полусонные веки, и красные от усталости глаза, под круглыми очками.
– Ты когда-нибудь целовался? – шепчет она, говоря уголком рта, как всегда это делает.
– Так, перестань, – шутливо говорю я, слегка пихая ее локтем.
Риса отодвигается от мальчика с идеальной формой ушей и подносит к губам пахнущую
цитрусом траву, обернутую специальной бумагой для курения. Конец косяка вспыхивает
красно-оранжевым огнем, и я ощущаю, как взлетает мой пульс и до смеха щекочет небо
во рту.
Наша нянька выпускает густой поток серо-белого дыма прямо в лицо Кайлу, но и мы с
Пен, вдыхаем дым аж до помутнения разума. Вкус такой же приятный, как и сам запах, и
я поворачиваюсь к девочке, которая сидит рядом со мной, чтобы лизнуть вкус с ее губ, как
с конфеты.
– Можно мне попробовать? – спрашивает она. Пенелопа сидит прямо, немного
повернувшись к Рисе.
Ее длинные каштановые волосы выросли еще больше за летний период, который Пен в
основном провела в постели. Концы волос не ровные и окрашены в другой цвет, а
кудряшки, которые всегда подпрыгивали, когда мы мчались между деревьев или прыгали
по песку на пляже, теперь висят плашмя и спутаны. Ее руки
на Четвертое Июля и когда снимает свои очки, под ее глазами я различаю фиолетовые
синяки, от недосыпания.
Когда она тянется за пагубной привычкой моей сестры, от худобы видно как выпирают
кости на ее локте. Тонкие пальцы делают такой жест, как будто она знает, зачем тянется,
как будто даже знает, как это держать.
– Я не знаю, Пен. Твой папа меня убьет, – говорит Риса, отодвигаясь от Кайла, чтобы
сесть прямо. Она прогибает спину и прячет то, что осталось от косяка в своей руке.
– Да он не узнает, – настаивает мисс любопытство. Подползая на тощих коленях,
Пенелопа усаживается перед нашим наблюдателем. – Я просто хочу понять как это... один
разочек.
Появляясь над моей правой бровью, капельки холодного пота, падают на заднюю часть
моей горячей шеи, и потолок в этой прокуренной комнате вдруг рушится на меня. Я
убираю свои грязные волосы с лица и проклинаю воздух, который не должен был
вдыхать, переживая по поводу ее легких.
– Все это должно остаться между нами, – говорит моя сестра, когда передает свою
зависимость девочке, которую я еле уговорил подняться с утра.
Мы с Кайлом обмениваемся быстрыми взглядами; его глаза красные, круглые и такие же
любопытные, как и у Пенелопы.
Однажды в прошлом учебном году, к нам в класс заходил полицейский с огромными
накачанными руками и очками, в которых все отражалось как в зеркале, и наставлял об
опасности курения марихуаны.
– Это так называемые наркотики-ворота, – говорил он, раздавая всем наклейки на бампер
с надписью D.A.R.E (образовательная программа по сопротивлению к употреблению
наркотиков), которые мы потом наклеивали в туалетах школы. – Травка это самый первый
путь к разрушенным мечтам и к жизни на мостовых.
Жизнь бездомного, это последнее что приходит мне в голову, когда Пен во все глаза
смотрит на то, что только что приняла в себя. Завороженная дымкой, которая напоминает
ленты, она отодвигает косячок и увлеченно смотрит на дымящийся кончик, прежде чем
уголок ее рта приподнимается в улыбке.
Она прикасается губами к дрожащему кончику и вдыхает, закрывая глаза, как она всегда
делает.
Плотно гранича с безумием, я наблюдаю, как ее розовые губы плотно окружили те самые
ворота к несбывшимся желаниям и мечтаю, чтобы это были мои губы, которые она
целует. Пенелопа выдыхает, ни разу не кашлянув, и я быстро вдыхаю то, что она