Путь истинной любви
Шрифт:
выпустила, медленно пропихиваясь поближе, чтобы собрать все.
– Хочешь попробовать? – она снова облизывает свои губы.
Мое сердце глухо стучит, отдаваясь практически в каждом месте пульса на теле. Воздух
вибрирует, и потолок снова возвращается на то месте, где он был прежде.
– Давай со мной вместе, – предлагает Пен, держа «жизнь на мостовой» передо мной.
Она глупо улыбается и «давай, давай».
Эх, никчемные уроки, нам преподали копы в один
дала Пен, чтобы почувствовать то же, что почувствовала она; но закашливаюсь, потому
что мне далеко до естественного мастерства Пен. Кайл берет то, что осталось из моих
пальцев и стряхивает остатки в косяк, который Риса снова скручивает. И мы снова
передаем его по кругу, пока он не догорает. А потом мы без устали смеемся.
Мы с Пенелопой держимся за руки и сдуваем волосы с лица друг друга. Я поднимаю ее
солнцезащитные очки на голову, отказываясь смотреть на нее через розовые стекла.
– У меня лицо онемело, – говорит она.
– А я чувствую стук сердца в мозгах, – говорю я.
– А у тебя есть мозги? – говорит мой комик.
Дым уходит из комнаты через зазор в окне, и последний день лета перерастает в
последнюю ночь. Лежа плечо-к-плечу на полу в ванной, Пенелопа и я рассматриваем
коллекцию постеров местных банд, подписанные долларовые банкноты и порванные
этикетки от ликера, прикрепленные к потолку, пока Риса и Кайл разговаривают шепотом.
Когда наступает тишина, мы решаем посмотреть, чем они заняты.
Моя сестра целует моего лучшего друга.
– Что за...
Губы Пен прижимаются к моим.
Слегка облокотившись на меня, Пенелопа держит мое лицо в своих дрожащих руках и
дотрагивается своим плотно сжатым ртом моего расслабленного. Наши носы слегка
ударяются и я почти уверен, что поранил зубами кожу, так как ощущаю вкус крови, но
она дарит мне поцелуй.
Она медленно дышит... и намного отважнее меня.
Смелый язычок проникает в рот, и я пытаюсь приподняться, но Пенелопа толкает меня
обратно на пол. Моя голова ударяется о ковер, но мы не отрываем губ друг от друга. Мы
раскрыли губы еще шире, водя языками по небольшому кругу внутри, и первый раз
целуемся, смотря друг на друга и держась за руки.
***
– А она похорошела за лето, – говорит Роджер Моррис, кивая на девушку, которая
целовала меня прошлой ночью в ванной комнате моей сестры.
Единственный курс, на который мы ходим вместе, это биология первого периода, и
потому что Пен опять еле встала этим утром, мы мчались в школу как угорелые. Мы
можем сесть рядом, потому что прилежные ученики, которые пришли в класс вовремя,
уже заняли места. Мы же сели туда, где было свободно.
Я поглядываю сквозь лабораторию, где Пен сидит рядом с Матильдой Типп. Прячась за
парой очков в красной оправе, она и подружка Герберта сравнивают расписания.
– Это ты о чем? – спрашиваю я, прикидывая, сколько придется заплатить Матильде за
обмен местом, надеясь, что потяну эту сумму.
– Ее сиськи, друг. Странная девчонка отрастила сиськи, и они достаточно большие.
Голова затуманивается, и я уже не думаю. Я действую.
Бью локтем Роджера Морриса по лицу. Его нос хрустит от удара, и он падает на пол,
выбивая из-под себя стул, и толкая стол на ребят, которые сидят впереди нас. Весь класс
смотрит, пытаясь понять что произошло. Пенелопа встает со стула, прижимая руки ко рту
в состоянии шока.
Теперь я их вижу.
Сиськи.
Преподаватель, чье имя я пока что не знаю, тащит меня вон из лаборатории за воротник и
сам лично провожает до кабинета.
– Всегда найдется кто-то, который обязательно устроит это в первый день школы, –
говорит он, толкая меня на деревянный стул перед дверью с табличкой «Директор».
Кабинет администрации высшей школы небольшой, полностью загруженный снующими
туда-сюда школьниками, желающими изменить свое расписание и учителями, с
бумажными стаканчиками из которых пахнет несвежим кофе и зажатыми папками под
мышкой, жалующимися на новый учебный год.
Я наблюдаю за входом как ястреб, ожидая, что сейчас с большей вероятностью ворвется
тот самый преподаватель, о груди, чьей дочери, я не могу перестать думать. Не теперь,
когда я ее заметил.
– Парень! – кричит Уэйн, шагая, как я и предполагал, позади своей дочери и ее нового
поклонника.
Смотря в пол, мне слишком стыдно, что бы смотреть в лицо Пенелопе или ее отцу,
особенно когда Пен начинает смеяться.
– Ничего нет ненормального в том, что бы защитить честь девушки, – вещает Тренер
Файнел. Его спортивные ботинки появляются в поле моего зрения. – Расскажи, что
произошло.
Я трясу головой, но все же поднимаю на него глаза. Он держит пакет М&М's и все, что я
могу видеть, это желтая упаковка.
– У Пенелопы есть грудь, – бормочу я.
– А-а? Говори яснее, парень. Я ничего не понимаю.
Та самая девочка, которую я ужасно хочу поцеловать снова, стоит позади своего отца с