Путь к счастью
Шрифт:
Словом, это была женщина, кипучему напору которой никто не мог противостоять. Если бы кто-нибудь смекалистый додумался подключить её энергию к нужным проводам, она осветила бы всю Москву – если не электричеством, то хотя бы мажорным настроем.
Конечно, были у неё и недостатки. Временами она впадала в экзальтацию, так как была склонна к внешним эффектам. Глядя на меня, она всплеснула руками с тонкими пальцами на узких кистях, отчего малахитовые браслеты тихонько звякнули, и радостно воскликнула:
– Как же я рада тебя видеть! Сижу и думаю, где ж ты, дорогая моя? Мероприятие на носу, а у
– Значит, так, – звонко сказала я, раскрывая красную папку для сценариев. – Звучат фанфары! Открывается занавес. На сцене в ярких прожекторах стоит группа комсомольцев, белый верх, тёмный низ, а на груди комсомольские значки…
– У меня вопрос, – перебил Вочкаскин, – как расположены комсомольцы?
– Ты режиссёр, как хочешь, так и располагай.
– Я могу группу слева поставить, группу справа. Я задал конкретный вопрос и хочу получить конкретный ответ.
– Варвара Васильевна, дружочек мой, каков же будет ваш ответ Чемберлену?
– Ответ прост. Раскидай-ка ты их в художественном беспорядке, – довольно язвительно предложила я и несколько раз, широко помахала рукой, показывая, как надо разбросать комсомольцев по сцене.
– Это будет красиво, – экспрессивно встряхнув головой, сказала Аврора Марковна, оценив не то мои жесты, не то предполагаемую мизансцену.
– Продолжайте, Варя, я внимательно вам внимаю.
Уже много раз я замечала, что Вочкаскин относится ко мне с некоторым интересом, в столовой старается сесть рядом, на собрании занимает место и оказывает различные знаки внимания. Он даже стихи к 8 Марта сочинил, написал на открытке красными чернилами и подсунул под дверь кабинета. Я запомнила их:
Господи Иисусе,Чудно под Москвой,Но ещё чудеснейБыть с тобой одной!Стихи кажутся мне очень милыми, но о самом сочинителе я такого сказать не могу. Возможно, потому что моё сердце до этой поры было занято. Хотя нет, не потому. Мне никогда не нравились его выпуклые глаза и всегда нечищеные ботинки.
– Читаю дальше, – произнесла я, поглубже вздохнула и сказала: – Первый комсомолец, сделав шаг вперёд, говорит:
Я – юноша рабочий,Я – пламя и пожар,Вселенной новый зодчий,Великий коммунар!– Отличные слова, – подбодрила Рудницкая, и я продолжала:
– Второй комсомолец, тоже сделав шаг вперёд, говорит:
Со мной идёт свобода,Свобода и любовь,Я – друг и сын народа,Я радостная новь!– Ах! Друг и сын народа, очень точные слова! – вдохновенно воскликнула Аврора.
Она хотела сказать ещё что-то восторженное, но её неожиданно перебил старейший работник Наум Львович, распахнувший дубовую дверь кабинета на все её возможности. Был он небольшого роста, вернее, когда-то он был высокий и стройный, но со временем его голова устремилась к земле, за ней потянулись шея и спина. От этого его фигура стала похожа на крючок.
Несмотря на серьёзный возраст, давно перешагнувший пенсионный, и застарелую болезнь позвоночника, он самоотверженно служил на благо родного дома. Наум Львович, или как его звали в нашем учреждении, просто Львович, занимал должность осветителя и совмещал её с работой монтировщика декораций, реквизитора и другими закулисными специальностями, но чаще всего он руководил занавесом. По характеру он был человек исполнительный, но временами суетливый, особенно если предстояло ответственное мероприятие. Он вскричал фальцетом:
– Аврора Марковна, сегодня Ленина вешать будем?
Рудницкая задумалась.
В коридоре Мария Ивановна, не совсем расслышав, что сказал Львович, всё же осознала, что руководящие сотрудники собираются сотворить с Лениным что-то непотребное. Не дай Господь, эти лиходеи лишат Ильича постоянного пристанища. Убрали же Сталина из Мавзолея, вырыли яму под стеной и засунули великого человека, как обычного смертного, в землю. Супостаты! Мысль о возможном выносе Ленина из Мавзолея случайно залетела ей в голову и тут же удалилась. Мария Ивановна даже не успела её обдумать, как уже напрочь забыла. Так бывает, летают идеи в пространстве и вдруг приземляются в чью-то голову. Если идее ещё рано появиться на свет, она улетучиваются, а если время пришло она надолго застревает в чьей-то голове и сидит, как заноза, пока обладатель этой мысли не осуществит её наяву.
Львович, не дождавшись ответа, откашлялся и повторил тенором:
– Аврора, вешать Ленина или нет?
– Нет, Венечка, сегодня повесим комсомольцев, – молодым голосом вскричала Рудницкая.
Это известие немного успокоило уборщицу, но одновременно озадачило. Каких таких комсомольцев собираются повесить? Неужели тех, кто пишет на памятнике разные матерные слова? Нет, не может быть. Наверное, тут что-то тайное. Какой-нибудь секретный культурно-просветительский акт. Рудницкая вечно что-нибудь придумает.
И как бы в подтверждение своей мысли, Мария Ивановна вспомнила, как лет двадцать назад, в конце пятидесятых годов, сразу после фестиваля молодёжи и студентов, Аврора привезла в дом культуры живого Поля Робсона. Она умыкнула его прямо из-под носа товарища Хрущёва. Никита Сергеевич долго не мог уяснить, куда подевался великий негритянский певец. Только что ему докладывали, что он уже близко от Кремля, а тут раз – и его нету. Побежали гонцы в разные стороны, искали-искали, но след его пропал, как и не было.
А он никуда не исчезал, а попал прямо в руки Рудницкой. Только Робсон вышел из гостиницы, тут она к нему подбежала и давай целовать, обнимать, венок ему на грудь повесила, букеты в обе руки вручила, в машину к нему прыгнула и поехала вместе с ним прямо в Кремль. Как стали подъезжать к мосту через Москва-реку, она шофера-то и завернула. Завернула и прямиком в Кожевники, а тут хор молодых трудовых резервов прибежал, окружил прославленного негра и давай заливаться на все голоса. Пели песню, которую Поль только недавно выучил: