Путь к счастью
Шрифт:
Ну, конечно, знаменитый американец не растерялся, улыбнулся на всё лицо белыми зубами, обвёл понимающим взором окрест, да как грянул своим международным бас-баритоном: «Бом, бом, бом!» А потом, словно три человека, вдохнул широкой грудью московского воздуха и затянул: «Эй, ухнем! Эй, ухнем! Ещё разик, ещё раз!» – так стёкла в окнах по всей округе и зазвенели. Говорят, в некоторых домах даже треснули. Уборщица хорошо помнила, как все были довольны. Уж так довольны, что прямо счастливы, что к нам заграничный правозащитник приехал песни петь.
А стекла что? Их вставили. Правда, не сразу…
Тётя Маша умильно вздохнула, хотела ещё что-то вспомнить, но, переступив с ноги на ногу, неловко поставила её на край ступеньки, лестница покачнулась… Женщина не удержала равновесие и, вскрикнув, кубарем свалилась прямо к ногам Владимира Ильича. В полёте услышала, как истошно заголосил Львович, на крик которого выбежали все, кто занимался чтением сценария.
Уборщица лежала, выпучив глаза и раскинув руки в стороны. Голова её утопала в белых азалиях, пышное тело, как на брачном ложе, распласталось на красной ковровой дорожке. В венчике из нежных цветов она была похожа на невесту, ждущую, когда жених начнет снимать с неё фату. Белые азалии, традиционно украшавшие подножие памятника, были так свежи и прекрасны, что все, любуясь необычайным видом, на секунду замерли.
Первой пришла в себя Аврора Марковна. Широко расставив руки, она оттеснила всех от Марии Ивановны и во всю мощь своего голоса закричала:
– Не трогать! У неё может быть перелом шейки бедра! Когда пожилые женщины падают с лестниц, у них всегда переламываются бёдра, уж вы мне поверьте, уж я-то знаю. Медицинская энциклопедия моя настольная книга! – Затем она громко скомандовала сама себе: – Сейчас же, срочно и немедленно! – и кинулась обратно в кабинет. За ней стайкой пустились мы с Петюхой и Львович.
Быстро набрав нужный номер, Рудницкая возбуждённо прокричала в трубку:
– Скорая, быстро присылайте скорую!
– Как фамилия больного?
– Мария Ивановна… Э-э-э… Семёнова.
– Сколько лет больной?
– Не припоминаю, но совсем недавно, а точнее, три или четыре года назад в торжественной обстановке в нашем доме, кстати, он был построен еще до Великой Октябрьской революции по проекту одного из учеников самого Шехтеля, мы вручали ей медаль «Ветеран труда» и почетную грамоту от российского госкомитета профтех…
Диспетчер скорой не дала договорить и, перебив, спросила:
– Значит, она пенсионного возраста?
– Вероятнее всего.
– На что больная жалуется?
– Ни на что! Она безмолвствует, а кровь из головы поступает в пространство. Она о горшок с азалиями ударилась.
– Он что, ей на голову упал?
– Как раз наоборот, это она упала и головой с горшком соприкоснулась.
– Не поняла, откуда ж она могла на подоконник упасть, с антресолей, что ль?
– О чём вы? Какой подоконник? Она на пол упала!
– Женщина, вы меня не путайте, я же записываю. Я не поняла. Что, у вас горшки с цветами на полу, что ли, стоят?
– Именно!
– Диктуйте адрес!
– Вам с индексом диктовать?
– Индекс оставьте себе, назовите улицу, дом и номер квартиры.
– Кожевнический переулок, дом тринадцать.
– Квартира! Какая у вас квартира?
– Какая еще квартира? Вы, гражданочка, куда звоните? – спросила Аврора опешившего диспетчера, сделав такое лицо, словно разговаривала не с неотложкой, а получила звонок из летающей тарелки с вопросом, как проехать на Красную площадь.
– Я не звоню, я слушаю и пытаюсь записать, – раздражаясь, ответила диспетчер.
– Ну так пишите: здесь! Квартир! Нет! У нас только кабинеты.
– Гражданка, если вы не измените тон и не будете точно отвечать на вопросы, я положу трубку.
– Назовите номер кабинета.
– Какой номер кабинета вам назвать? – холодно ответила Рудницкая.
– Из какого кабинета звоните, тот и называйте.
– Зачем же я буду называть свой номер кабинета, если трагедия случилась в коридоре и ветеран самоотверженного труда именно оттуда взывает о помощи! Послушайте меня внимательно и уясните себе, что вы попали в дом культуры, – опять возбуждаясь, заговорила Рудницкая.
– Мне уже давно понятно, что я попала и попала серьезно! Скажу вам откровенно, мне совершенно все равно, дом у вас иди барак, кабинеты у вас там или коридоры… Вы поймите, у меня заявку не примут, если я не укажу точный адрес. Куда вы мне прикажете бригаду посылать? На деревню дедушке, в коридор?
– Хорошо, записывайте. Мой кабинет номер двенадцать, – ответила Аврора и завела глаза к небу, скорчив такое лицо, будто у нее разболелись сразу все зубы.
– Слава Богу, с этим справились, а теперь назовите номер подъезда, – спокойно сказала диспетчер и для верности чётко повторила: – Номер подъезда.
– Час от часу не легче! – Рудницкая прикрыла трубку рукой, всем своим видом давая понять присутствующим, что говорит с совершенно сумасшедшим человеком. Она уточнила у нас: – Коллеги, спрашивают подъезд, какой у нас подъезд?
– Главный, – хором ответили мы.
– Какой у вас этаж? – продолжала задавать вопросы диспетчер. В её голосе появилась мягкость. Несмотря на надменные речи оппонента, она стала говорить так ласково, как может только психиатр, беседующий с серьёзным больным. Видимо, на неё произвело впечатление, что на проводе работники культурного фронта.
– На минуточку, мы двухэтажные! – вскричала Аврора.
– Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста. Соберитесь и попробуйте ответить, на каком этаже находится больной? – нежно уточнила диспетчер.
– На первом этаже.
– Вызов принят. Ждите скорую.
Рудницкая положила трубку, устало вздохнула, оглядела невидящим взором присутствующих и хрипло попросила:
– Воды!
Вочкаскин поставил перед ней графин, наполненный водой. Деликатный Львович налил в стакан и подал. Она выпила и срывающимся голосом сказала: