Путь к счастью
Шрифт:
Глава 5. Любовь не тюрьма, а сводит с ума
Все-то звёздочки сияют,
А одна погасла.
Все-то девушки счастливы,
Я одна несчастна.
Всю ночь я проплакала, наутро проснулась с одутловатым лицом. День был пасмурный, по оконному стеклу, в соответствии с моим настроением, текли дождевые капли. Внутри меня всё застыло, силы куда-то утекли, как вода из прохудившейся кастрюли. Как ни старалась, не могла двинуть мысли ни в одну сторону. Они, как заведённые, всё время крутились на одном месте: меня бросили, как что-то ненужное, отработанное. Лежала, бесцельно рассматривала трещину на потолке. С кухни доносилась бодрая песенка, оповещавшая о начале еженедельной радиопередачи «С добрым утром».
Хранить свою горькую тайну я больше не могла, позвонила подруге Асе Периловой и пригласила в гости. Вначале она отказывалась. Но когда услышала, что без неё может случиться трагедия, тут же согласилась.
– Я немедленно выезжаю, – выкрикнула Ася и бросила трубку.
«Интересно, она так торопится, чтобы успеть поглазеть на предстоящую драму или чтобы предотвратить её», – подумала я и тут же осудила себя за подобное размышление. Хотя подруга имела слишком раскрепощённую натуру, но когда дело доходило до моральной поддержки или даже материальной помощи, всегда была в первых рядах.
Внешне Ася была девушкой с невыразительным лицом, таких называют невзрачными. Она относилась к этому спокойно и даже с некоторым юмором.
– Моя красота вся здесь, – откровенно сообщала она и демонстрировала огромную косметичку, наполненную всевозможными женскими прибамбасами. – Когда утром встаю, на меня без слёз невозможно смотреть, но после некоторых умелых манипуляций с хорошей, как у меня, косметикой становлюсь очень пикантной, и уж тогда держитесь, красавицы, я вам спуску не дам, – озорно говаривала Ася.
Рукотворную прелесть Аси дополнял смелый гардероб. Она носила яркие, облегающие кофточки с довольно открытым декольте и короткие юбки. В дополнение Ася была самоуверенной девицей, а временами дерзкой. В студенческие годы могла подойти к незнакомому парню и попросить закурить. Став постарше, сама решала, нужен ей в постели тот или иной молодой человек или нет. Совершенно не стесняясь, предпринимала для этого некие ходы и делала их со спокойным простодушием.
Иногда мне казалось, так и надо поступать. Однако я не смела столь откровенно обходиться с парнями, даже если они были хорошо знакомы. Бывало, терялась, не всегда зная, о чём говорить.
Во второй половине дня дождь прошёл, выглянуло солнышко и на улице стало как-то повеселее. После обеда приехала Ася и с порога спросила:
– Что у тебя стряслось?
– Об этом после. Слушай, подруга, не махнуть ли нам на улицу?
– Давай. Куда хочешь пойти?
– К Гольяновскому пруду.
– Чё мы там делать будем?
– Я буду топиться, а ты констатировать это горькое событие, – импульсивно пошутила я.
– Говори уже, что с тобой!
– Свадьбы не будет, Владислав полюбил другую, – шёпотом сообщила я.
– Ты шутишь?
– Нет, Асенька, это не шутка, это моя реальная ситуация. Он меня бросил.
– Ну и козел же он, редкий козлище. Нет, сволочь он и больше ничего, – громко выругалась она, когда мы были уже в лифте.
Я требовательно остановила её искренние эскапады. Мы вышли со двора, побрели в сторону пруда и вскоре оказались у Гольяновского кладбища. Молча посмотрев на старые покосившиеся кресты, мы обогнули ветхий погост и двинулись по узкой асфальтовой тропе к Окружной дороге.
– Что ты теперь собираешься делать?
– Ничего.
– Совсем ничего?
– Я же сказала, ничего!
– Что, и на работу не пойдёшь?
– Господи, при чём же здесь работа?
– Спокойнее… Значит, завтра пойдёшь на работу и будешь работать. Это очень хорошо, работать даже очень нужно.
– Слушай, я не поняла, к чему ты о работе?
– К тому, что на этой сволочи свет клином не сошёлся, у тебя есть ещё и другие интересы, и сейчас надо на них сосредоточиться.
– Я тебя прошу, сделай одолжение, не называй его так, мне это неприятно.
– Пожалуйста, дело какое, теперь я буду его звать перебежчик или дезертир.
– Ну, дезертир не дезертир, а я не хочу…
Было видно, что от злости Асю слегка потрясывает. Молча мы миновали перелесок и углубились в Щелковский лесопарк.
– Знаешь, что я придумала? Надо нанять пару мужиков, пусть они его отмудохают так, чтобы в следующий раз неповадно было, и он подумал, прежде чем…
– Ась, остановись, какое мне дело до следующего раза. И потом бить человека за то, что он разлюбил, разве это справедливо?
– Вы подумайте! Она ещё о справедливости толкует! Как же я его ненавижу! Сама бы в морду дала, нос бы ему так и расплющила!
– Можешь представить, у меня к нему нет никакой ненависти. Совершенно. Наоборот, мне кажется, я люблю ещё сильнее. Я вот что думаю… Я, конечно, обижена на него…Очень обижена… Ася, если бы ты только могла представить, как я страдаю. Боже, как страдаю! Сил моих нет вынести всё это, – разрыдалась я.
– Гад такой! – почти сквозь слёзы сказала подруга и обняла меня.
Она усадила меня на резную деревянную лавку и приготовилась слушать, но я молчала, тихо всхлипывая. Неожиданно с дуба к нам прискакала серая белка с рыжей спинкой. Она наклонила головку и вопросительно посмотрела, видимо, ожидая угощения. Белка была так беззащитна, так трогательно почесала лапку о лапку, что мы обе невольно остановили свои грустные мысли.
Я покопалась в кармане плаща и выудила оттуда половинку сушки с маком. Она была очень старая, разломить её я не смогла. Ася бросила сушку на асфальт и сильно стукнула по ней каблуком. Резкие движения напугали белку, и она ускакала. Зато сушка раскрошилась на мелкие кусочки и лежала на асфальте такая же раздавленная, как моя душа. Вскоре сушку заметили воробьи. Немного попрыгав в отдалении, они осмелели и слетелись к нашим ногам. Через минуту-другую от сушки не осталось и следа.