Путешествие в молодость, или Время красной морошки
Шрифт:
— Ведь где-то в более удобных и теплых местах есть неиспользуемые пастбища, которые только и ждут скот, а вы губите озеро, — проговорила Наташа, — Однажды я плыла по Енисею на туристском теплоходе — сколько пустой, никем не заселенной земли! А это озеро — редкость!
— Этих, с позволения сказать, бесполезных редкостей по тундре тысячи!
— Вы лучше пейте чай, — примирительно сказал Папо, — Все равно нам здесь, своими силами, не остановить беду.
— Почему? Почему вы так покорно, безропотно позволяете калечить родину? Не разрешите же вы вон тому вездеходу въехать в ярангу и подавить все, что там внутри. Ведь тундра — это продолжение вашей яранги. Как вы можете так говорить?!
— Разве мы один такие? — отозвался Папо, — Вон в Чаунском районе сколько рек испортили, начисто уничтожили в них всякую жизнь. Золото нужно…
— Но все это — дороже золота…
— Знаю, — вздохнул Папо. — Даже читал где-то, что всего добытого золота не хватит, чтобы сохранить одну, всего лишь одну единственную живую рыбину…
— У государства на этот счет есть свои, высшие соображения, — важно произнес Мордиров и заторопился: — Надо ехать, а то придется в темноте добираться до поселка.
Токо хотелось остаться с отцом в оленьем стаде, но нужно было возвращаться в стойбище, и ему снова пришлось лезть в железное, еще теплое нутро вездехода.
Водитель вел машину но колее, в которой блестела просочившаяся из глубин древняя ледниковая вода, темная, отражающая низкое, облачное небо. На обочинах мелко дрожали травы, клонились наливающиеся ягоды морошки, чернели темные пятна раздавленной шикши. Иногда по ходу взлетала какая-нибудь вспугнутая пичужка и в смятении устремлялась куда-то. Каким, должно быть, безжалостным чудовищем казался ее крохотному сердечку этот грохочущий, лязгающий вездеход, оставляющий за собой горький запах горелого масла.
В лагере царила какая-то странная напряженность. Выпрыгнув из кабины, Токо сразу же заметил необыкновенную аккуратность, чистоту, прибранность. Сеть была свернута и сложена на ящиках. Ни одной бумажки, ни одной банки на берегу реки, и даже рыбьи потроха, видимо, были тщательно закопаны.
«Постарались перед начальством», — подумал Токо, с удивлением оглядывая Кузьму и Андрея: они даже побрились и приоделись, словно собрались на праздник.
Но ни один из них не бросился к брезенту, прикрывающему задний борт вездехода, когда оттуда показалась сначала рука, а потом и голова Савелия Мордирова.
Он помог выбраться своей спутнице, подошел к рабочим и нарочито весело спросил:
— Ну, что носы повесили, молодцы? Где чай? Уха?
Андрей, искоса оглянувшись на Кузьму, поспешно приподнялся и торопливо ответил:
— Чай? Это можно… Сейчас костер разожгу…
Только теперь Токо обратил внимание на тщательно залитый и погашенный костер.
— Что тут у вас случилось? — Нахмурившись, спросил Мордиров, наконец-то уловив необычность всей обстановки.
— Ничего, — поспешно ответил Кузьма.
В его облике чувствовалась несвойственная ему суетливость. Как ни старались оба рабочих изобразить на своих лицах безразличие и спокойствие, бегающие глаза, напряженность и какая-то замороженность выдавали их внутреннее волнение.
— Что вы тут натворили? — грозно спросил Мордиров, придвигаясь вплотную.
— Ну почему обязательно натворили? — обиженно протянул Кузьма. — Мы, так сказать, от совести, от чистого сердца… Я, например, решил…
Мордиров отступил назад, еще раз внимательно оглядел лагерь, но не обнаружил ничего такого, что могло бы послужить объяснением столь странному поведению рабочих.
— Скажете, наконец, в чем дело? — рявкнул Мордиров так гром ко, что стоящая поодаль Наташа вздрогнула, а по спине Токо ледяной сосулькой прокатился холодок.
— Я все обдумал, взвесил… — забормотал Кузьма, не решаясь взглянуть на Мордирова.
— И что? — нетерпеливо прервал его тот.
От этого окрика Кузьма словно бы пришел в себя, и на его лице появилось знакомое Токо выражение обстоятельности, уверенности и даже солидности.
— Увольняюсь… Другого ищите… He по душе мне такая работа!
— Как — увольняешься? — растерянно пробормотал Мордиров, — В чем дело?
— Я же сказал — не по душе… Не могу заниматься вредительством… — стоял на своем Кузьма.
— Да это же черт знает что! — закричал Мордиров. — О чем раньше думал? Где я теперь замену найду? Ну, а ты, — он злобно взглянул на Андрея, — тоже увольняешься?
Андрей стоял потупившись, на лице его — показное безразличие. Вот он сплюнул под ноги и, не поднимая глаз, обронил равнодушно:
— Не знаю… Может, и поработаю, а может, и нет…
— Да вы что? Рехнулись оба? А договор? Вы ж на сезон нанялись! — Мордиров вплотную подступил к Кузьме и, не сдержавшись, схватил его за грудки: — Не выйдет! Будешь работать, сколько потребуется!
— Нет! Я уезжаю! — Кузьма с силой оттолкнул Мордирова, и тот чуть не упал, но устоял на ногах. Приблизившись снова к Кузьме, он размахнулся…
Наташа, сорвавшись с места, перехватила его руку.
— Да вы что? Опомнитесь!
И Савелий, грязно выругавшись, отпрянул в сторону, рухнул на качнувшуюся под тяжестью его тела кочку.
Наташа подошла к Токо, взяла мальчика за руку:
— Пойдем отсюда, — сказала она виноватым голосом. — Нечего тут смотреть…
И они тихо побрели по направлению к ярангам.
Вскоре их нагнал вездеход.
— Садитесь! — выглянув из-под брезента, приказал Мордиров.
— Я пешком, — не глядя на него, отозвался Токо.
— Ладно, — сухо произнес Мордиров и протянул руку Наташе. — Поехали! Садись!
Токо долго смотрел вслед удаляющейся машине, пока она не скрылась за дальними холмами.