Путешествие в молодость, или Время красной морошки
Шрифт:
— Черт знает что! — выругался шофер. — Охотнику житья не стало. Кругом запреты! Хоть ружье выкидывай.
Анканто сочувственно поглядел на шофера.
Действительно, что это за жизнь! Целый день сидишь в тесной машине, ноги ноют, а выйдет вот такой шофер на охоту — и ничего нельзя.
— Песца можно, ловить капканом, — утешил его Анканто. — Моржа немного на лежбище. И уток на пролете.
— А вы кто? Охотник или оленевод? — спросил шофер, демонстрируя северную эрудицию.
— Охотник, — кротко ответил Анканто.
— А интересно — где вы так хорошо научились говорить по-русски?
— В школе. Да у нас все говорят хорошо по-русски. Еще знают эскимосский и чукотский.
— Полиглоты! — восхищенно произнес шофер. Он искоса поглядел на Анканто. — По внешнему виду не скажешь, что вы охотник.
— Да я все дома оставил, — ответил Анканто. — Ведь в зоопарк собрался, не на охоту.
Фестивальная улица представлялась Анканто веселой, нарядной, праздничной, но она оказалась довольно унылой, застроенной одинаковыми домами. Правда, зелени было много, и первые этажи почти скрывались в густых зарослях неведомых Анканто растений.
Виктор Новиков стоял возле дома.
— Наконец-то! — закричал он и заключил в объятия вышедшего из машины Анканто, чем очень смутил его.
В большой комнате уже был накрыт стол и расставлено угощение, среди которого господствовали красные помидоры.
— Позавтракаем для начала, — объявил Новиков и представил гостя жене. Потом налил по рюмке и предложил выпить за встречу.
— Может быть, после зоопарка? — нерешительно спросил Анканто.
— Успеем в зоопарк!
Анканто ел и думал, как хорошо живут москвичи, если они вот так завтракают каждый день. Такой стол бывал на острове только на полярной станции в большой праздник, в Октябрьскую годовщину, Первомай или на Новый год.
— Давай сначала город посмотрим? — предложил Новиков.
— Сначала зоопарк, — тихо, но упрямо возразил Анканто.
— Ну, хорошо, зоопарк так зоопарк. Поехали.
Анканто впервые спускался в метро, но чувствовал себя так, словно уже много раз делал это: опускал монету в прорезь, садился в переполненный вагон, где, вопреки газетным статьям и книжным рассказам, никто не уступал места ни старикам, ни детям, ни женщинам.
Новиков громко рассказывал о каждой станции, на которой останавливался поезд, но Анканто слушал его рассеянно, ему ничего не говорили такие названия, как Белорусский вокзал, Водный стадион, Сокол, Аэропорт. Он только мысленно воображал, что Водный стадион тот же стадион, но покрытый водой, Аэропорт — это понятно, а Сокол — вроде птичьего базара, скал, на которых гнездятся гордые, литературные птицы — соколы.
Вход в зоопарк представлял ничем не примечательную арку. Сбоку были окошечки касс, а в проходе стоял контролер.
Робко, с тревожно бьющимся сердцем прошел Анканто на территорию зоопарка и… остановился в изумлении: перед ним был если не пустырь, но место совсем непохожее на то, что он мысленно себе рисовал. Он даже подумал, что Виктор привел его вовсе не в зоопарк.
— Это зоопарк? — разочарованно спросил он.
— Зоопарк, — ответил Новиков.
Анканто огляделся. Кругом шли люди. Огромное количество людей, множество детей всех возрастов. Люди как люди, ничего в них особенного, ничего интересного, такие же, как Анканто, только живущие не на острове. Встретилась группа негров, но и они не заинтересовали охотника. Были еще несколько человек, причудливо одетых, ясно иностранцев, да и тех Анканто знал по журналам, кинофильмам и книгам.
И вдруг ему пришла в голову горькая мысль: а не обокрал ли он себя, жадно читая, жадно перелистывая иллюстрированные журналы, просиживая долгие вечера полярной ночи в сумраке кают-компании полярной станции. Весь этот мир был знаком ему до мелочей, и он ощущал себя вовсе не чужаком, а только вернувшимся после долгого отсутствия. Он почувствовал себя словно обманутым, словно он был в положении человека, который по необходимости съедал второй обед.
— А где же звери? — нетерпеливо спросил Анканто.
— Будут звери, — ответил Новиков, но Анканто уже увидел сам.
Серая громада стояла на небольшом возвышении, окруженная толпой любопытных людей. Слон лениво помахивал хоботом, похожим на бревно, и пошевеливал огромными, серыми, как мешки из-под сахара, ушами.
Слон был до неправдоподобия живой, и можно было даже разглядеть его маленькие глазки, которые с таким равнодушием и презрением смотрели на людскую толпу, что Анканто стало как-то неловко, и он постарался побыстрее выбраться из тесного кольца жарко дышащих, возбужденных зрителей.
Следующим был обезьянник. Здесь было много детей и почему-то пьяных мужчин. Один из них старался разговорить большого шимпанзе, грустно глядевшего в одну точку, словно погруженного в какие-то свои, неведомые людям воспоминания.
Анканто долго смотрел на него, потом сказал Виктору:
— Родину вспоминает.
— Он родился здесь, в зоопарке.
— Правда?
— Точно.
— Значит, о чем-то другом думает, — утешил сам себя Анканто.
Он медленно шел вдоль обезьянника, вдоль клеток, где содержались разные виды этих экзотических животных, и его охватывало непонятное чувство раздвоенности. Может быть, он просто не привык к этому, как не верил, к примеру, тому, что в ресторанах есть специальные люди, которые поют перед едоками, играют на музыкальных инструментах. Ему было немного стыдно за людей, которые развлекались тем, что глядели на пойманных зверей.
Анканто теперь понимал, почему его родичи никогда не держали вольного зверя возле жилища, хотя до запрета всегда можно было сколько угодно наловить медвежат или обрезать крылья у гусей и привязать их к столбикам. Что-то было в этом кощунственное, нечестное. Во всяком случае, для человека, живущего близко к природе.
Большие жирафы грустно смотрели на охотника из-за высокой ограды и медленно двигали огромными, пухлыми губами серого цвета.
Над ухом Анканто гудел веселый, громкий голос Виктора Новикова; он взахлеб рассказывал о достижениях московского зоопарка, о замечательных зверях, которые содержались здесь. Анканто старался внимательно слушать, но в мозгу стучала одна и та же мысль, не дававшая ему сосредоточиться на словах спутника.
— Что с тобой, Анканто? — участливо спросил Новиков. — О чем задумался?
— Прежде чем человеку пришла мысль лишить другого свободы, он посадил в клетку зверя, — сказал Анканто и с тоской огляделся.
— Дорогой мой, — развел руками Виктор, — да если мы станем каждое явление так рассматривать, жить невозможно будет. Вот сейчас увидишь своих родных белых медведей…
К белым медведям они пробирались с трудом. Поднялись по лестнице к сооружению из серого камня, и когда поравнялись с верхней его частью, Анканто услышал знакомое сопение.