Пять баксов для доктора Брауна. Книга 3
Шрифт:
Тут он выдал такое «мя-а-а-а-а-а-а-ау-мя-а-а-а-а-мя-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а», что сам порадовался.
Фокс, то, есть, конечно, тетушка Элизабет, которая сидела в пенсне на диване и читала, бормоча что-то, журнал, подскочила.
— Ральф! Ты опять?
— А знаете, тетушка, вы правы, — коммерсант выпрямился. — Кошки все-таки будут нам полезны.
«Дорогой компаньон! Пользуюсь последней возможностью сообщить о себе прежде, чем отправиться в Саккару, где стану вести записки, из которых, как я уповаю, тебе станет ясно, чем я там занимаюсь.
Известно ли вам, сэр, что я теперь — начинающий натуралист, ассистент одного известного профессора? Старикан, кстати, член Гамбургского Зоологического общества. Путешествую в компании его и моей дражайшей тетушки…»
— Какой еще… — пробормотал себе под нос Маллоу, но тут же увидел:
«…Тетушка передает тебе привет и говорит, что, как ни печально, не смогла найти никаких объяснений, почему Нейпир так и не запатентовал свой аппарат».
На этих словах у М.Р. отвисла челюсть.
— Нейпир? — спросила доктор Бэнкс, которая заглянула к мисс Дэрроу и осталась пить кофе.
— Нейпир, — медленно проговорил Дюк и жадно впился в письмо:
«…Но есть еще одно обстоятельство, которое делает экспедицию чертовски интересной. Обстоятельство зовут мисс Эдна Вандерер и тетушка возлагает на мои ухаживания большие…»
На этом месте Маллоу показалось, что повисла странная тишина. Он бросил взгляд на доктора, решил, что показалось и стал читать дальше.
«…большие надежды. Вообрази картину: Профессор-зоолог, его бестолковый ассистент-зверолов и чокнутая тетка. Тетка не дает мне ни минуты покоя, все пилит и пилит. Говорит, что я швыряю на ветер ее деньги, обзывает бездельником и все время компрометирует перед мисс Вандерер, самим Вандерером и неким Зассом, его адвокатом».
Доктор Бэнкс ничего не сказала по этому поводу, и М.Р. продолжил:
«…К чести профессора и мисс Вандерер нужно сказать, что они защищают меня как только могут. Вдобавок, здесь нестерпимо жарко. Ей-богу, тетушка героиня. Чертовская нужна выносливость, чтобы управляться с корсетом, папильотками и всем прочим в этом аду. Мне каждое утро не по себе, а ей хоть бы хны: «Сourage, mon cher, courage!»
Что еще? Во рту все время кисло и горько от хинина, который добавляют чуть ли даже не в кофе. Эти два старых маньяка, Вандерер и Засс, говорят, что иначе мы все свалимся либо с малярией, либо с желтой лихорадкой, либо, на худой конец, с холерой. Подозреваю, что они думают о проклятии фараонов. Зимой протянул ноги Карнарвон, все газеты раззвонили, что из экспедиции Картера умерло уже четверо, а я до сих пор не слышал, чтобы об этом хоть раз упомянули у Вандерера. Значит, боятся.
Все, сэр. Прилетел ангел по мою душу. Ангел довольно властный и как раз сейчас требует сопроводить себя на вечернюю, как говорит тетка, promenade.
Завтра отправляемся в Саккару.
До встречи,
Джейк.
Каир
7 декабря 1924 года».
Доктор Бэнкс встала.
— Мне пора, мистер Маллоу.
Глава девятнадцатая. О пользе покровительственной окраски
Грузовик трясся по пустыне.
— Кстати! Где вы собираетесь копать? — орал Ральф Вандереру, сидя на брезентовом чехле с палаткой и подпирая спиной ящики, предназначенные для животных.
— В окрестностях Ступенчатой пирамиды, — гаркнул тот.
В эту минуту машина остановилась. Приехали.
— И все же, как удивительно, что вы сумели получить концессию, коллега, — проговорил профессор. — Это поистине чудо.
— Чудо? — улыбнулся Ральф.
— После того, как из Европы хлынули туристы, — пояснил Найтли, — в газетах не утихают скандалы. Приобрести концессию очень трудно. Отношения с правительством обострены до предела.
— Это верно, — согласился Вандерер. — Даже Картер в данный момент не может войти в открытую им гробницу. Вход для туристов запрещен. Большинство раскопок закрыто.
— А вы слышали — «Нью-Йорк Таймс» теперь владеет монопольным правом на публикации Картера! — подала голос мисс Вандерер.
Ральф отозвался: «Да что вы!», и беспечно рассмеялся. Он улыбался девочке, но думал он о другом. О том, что все найденные экспонаты, включая находки Картера, оставались в Египте: в Музее Древностей. Вывозить их было запрещено.
— Тетушка, пока нас не слышат. Я правильно понял, что эти древние египтяне, один из которых сейчас сворачивает «козью ногу» у вашей палатки — и есть те люди? Мухаммед, Мухаммед и Мухаммед?
— Да, mon cher ami. Это феллахи, жители юга страны.
— Вы уверены, что правильно поняли насчет гонорара?
— То, что я вам сказал: грузовик и четырнадцать пузырьков йоду.
— Бред какой-то. Почему четырнадцать? Почему бы просто не ящик?
— Довольно забавное пожелание, но делать из него выводы будет ошибкой. Не стоит их недооценивать.
— Странные — вы про внешность?
— Не только. Эти потомки Синдбада исповедуют весьма любопытные понятия о честности.
— Именно это меня и тревожит.
— Не волнуйтесь. Пока они работают на вас — это образец преданности. Самые вкусные кусочки, если вы зашли в их ресторан, хорошая скидка, если вы делаете покупку в его магазине, знакомства с нужными людьми — все для вас. Ведь вы его друг! Но как только ваши деловые отношения закончены — не обижайтесь.
— А разве не таковы все местные?
Тетка рассмеялась своим тихим, скрипучим смехом.
— Не совсем. Для вас, к примеру, представляет сложность понять, почему можно обокрасть иностранца, но нельзя — соотечественника?
Саммерс подумал.
— Пожалуй, нет.
— А почему нельзя украсть у человека, который живет в отеле, но при этом обязательно — у того, кто поставил в пустыне палатку?
— Э, э… тут я, признаться, не столько понимаю, сколько чувствую.
— Я чувствую то же самое. Ну, давно ли вы заглядывали в свой бумажник?
Коммерсант полез в карман, но бумажника не нашел. Он поднял бровь.
— Тогда они у нас еще что-нибудь украдут?
— Все! — засмеялся Фокс. — Все, что сумеют унести.