Пять из шести
Шрифт:
Послушать "харбинские" рассказы собрались все члены будущей экспедиции и примкнувшая к ним Елена Еременко. Именно она оккупировала любимое кресло Старха, – саммит проходил на квартире Вяземских – на что он, впрочем, не затаил в душе обиду, памятуя не столько о высоком положении ее супруга, сколько об интересном положении самой Елены. Чета Максимовых заняла левую половину огромного дивана, правую же его часть украсили своим присутствием Катя Вяземская и Света Фернандес.
Слово держал Старх. Он только-только преодолел вводную и постепенно подбирался к сути.
– … Оказалось, после отъезда Вяземского капитан Гущин жил хоть и недолгой, но весьма насыщенной жизнью. Заскучав отсутствием друзей (есаул Егоров вслед за Вяземским оставил Харбин и ускакал в направлении родного Забайкалья) он решил взбодриться поиском приключений на известное место и весьма в этом преуспел. Не без помощи нагана отбил у каких-то бандитов симпатичную девчонку, ничуть не смутившись тем, что она была китаянка, в нее влюбился и на том влип окончательно. Отец девушки, говоря современным языком, был местным предпринимателем, испытывал жесточайшее давление со стороны криминала и такому мужу для своей пятой дочери был рад. Гущина женили и поставили во главе войск самообороны. Есть сведения, что в браке Гущин был счастлив, потому вскоре оставил жену безутешной вдовой. Возглавил воинов клана в решающей битве, саму битву выиграл, но пал на поле боя. Однако наследника смастерить успел, потому и род его на нем не прервался, и в Харбине появилась китайская семья с русскими корнями и нетипичной для Поднебесной фамилией Гу-Цин.
Старх потянулся к стакану с соком, и пока он смачивал натруженное горло, рассказ продолжила Катя.
– Мы отыскали в Харбине некую Ю Гу-Цин. Очень симпатичная девушка и хорошо говорит по-русски. Она многое рассказала о своем предке капитане Гущине и помогла обнаружить карту.
– И где же она? – нетерпеливо спросил Геннадий Максимов.
Катя посмотрела на мужа. Старх улыбнулся легкой слегка загадочной улыбкой, водрузил на стол стоящий до того на полу дипломат, лихо щелкнул замками, откинул крышку, извлек из нутра дипломата холст без рамы и продемонстрировал его собранию.
– Александр Васильевич Колчак, – прокомментировал увиденное Максимов.
– Он самый, – одобрительно кивнул Старх. – Портрет адмирала Колчака. Писан с фотографии неизвестным китайским художником в Харбине осенью 1920 года.
– Можно? – протянул руку Максимов.
Старх, молча, передал ему холст. Майор быстро осмотрел портрет и удовлетворенно улыбнулся.
– Холст сдвоенный, – объявил он таким тоном, будто только что сам сделал это открытие, – между половинками карман до недавнего времени заделанный, а в нем… – Майор двумя пальцами подцепил что-то внутри холста и вытащил на свет. – А в нем, видимо, карта!
Максимов встал и понес сложенный лист к столу. Старх убрал дипломат, Геннадий положил лист на стол и развернул.
– Точно, карта, – не совсем, однако, уверенно произнес майор. – Вернее, ее ксерокопия. – Он вопросительно посмотрел на Старха.
Меж тем все потянулись к столу, даже Лена со своим заметно округлившимся животом.
– Дело в том, – пояснил Старх, – что оригинал карты оказался весьма ценной вещью.
– Юля нам объяснила, – продолжила за мужем Катя, – что это работа очень известного в Китае мастера. Вернее известными его работы стали совсем недавно. Мастер уже много лет покоился в земле, когда вдруг обнаружилось, что он был, чуть ли не гением. И теперь любая его работа стоит огромных денег.
– Так что Юля Гущина враз обогатилась, – вновь перехватил слово Старх, – и в благодарность презентовала нам и ксерокопию карты и сам портрет, который художественной ценности не имеет, и дневник своего предка капитана Гущина.
Сообщение о дневнике на некоторое время отвлекло внимание от карты. Все смотрели на Старха, который уже извлекал из дипломата тетрадь в кожаном переплете.
– Занимательное, я вам скажу чтиво, – потряс дневником Старх, – однако к нашему делу большей частью отношение не имеющее. Потому я тут карандашиком нужные места отметил, их я вам сейчас и зачту.
Старх раскрыл тетрадь и стал перелистывать пожелтевшие от времени страницы.
– Вот, например, любопытная запись. – И он зачитал, водя пальцем по строчкам: – "… Сюда не дотянутся алчные руки союзников, достояние России останется в русской земле. С собой взяли три пуда на расходы…" Или вот: "… Карту узкоглазый нарисовал отменную. Теперь без креста и портсигара сам черт не найдет дорогу к закладке…" И последнее: "… Решили так: если не мы, то пусть наши потомки, но не ранее 10.10. 2010. Почему так – не знаю. Вяземский что-то объяснял, но я так ничего и не понял…"
– И это все? – разочарованно спросил Максимов. – Может вы что-то пропустили?
Старх, молча, протянул ему дневник. Геннадий принял тетрадь, но читать не стал, а обратился к карте.
– Вы уже разобрались, что вся эта аллегория может означать? – спросил он у Страха.
– Ну, как-то так… – уклонился от прямого ответа Вяземский. – Карта, очевидно, сориентирована по сторонам света. Вот эта медуза с хвостом – Байкал.
– А что, похоже, – кивнул Максимов. – Щупальца – реки, которые впадают в озеро, а хвост – Ангара.
Женщины рассматривали карту, молча, внимая умным речам мужчин.
– Драконы, – продолжил Старх, – видимо, хребты.
– А цифры? – спросил Максимов. – Их тут не пересчитать.
Вяземский пожал плечами.
– Одна из них, скорее всего, указывает на клад. Но какая?
– Да… – протянул Максимов. – Без портсигара не понять. Что там на нем, и где его искать?
– Что на портсигаре узнаем, когда его найдем, – сказал Старх. – А искать его надо в Даурии.
– Почему именно в Даурии? – удивился Максимов.
– А потому, Гена, что "харбинская" история еще не закончена. Юля поведала нам одну притчу, которая передается в их семье из поколения в поколение. Якобы через полгода после гибели капитана Вяземского пришел к его жене один человек – русский казак, который поведал о том, что есаул Егоров погиб от руки одного из приспешников атамана Семенова – чего-то они там не поделили. Умирая, Егоров попросил того казака отыскать в Харбине капитана Гущина и поведать ему о том, что портсигар теперь в руках убийцы Егорова. А произошли все эти страсти, стало быть, в Даурии.