Пять капель смерти
Шрифт:
— И заколка на галстуке та же, — шепнул Джуранский.
— Ваш сын бросит отравляющее вещество в чаны с пивом.
Откинувшись на спинку кресла, председатель добродушно улыбнулся:
— Господа, это невозможно.
— У нас веские основания утверждать обратное.
— Ричард второй день болеет и не выходит из дому. Доктора прописали ему постельный режим минимум на неделю.
— Нашли причину болезни?
— Пока нет, но вызваны лучшие специалисты.
— Он не может есть, пьет только воду, сильно ослабел, и ни один врач не понимает, что за болезнь его мучает.
Эбсворт встревожился:
— Откуда вам это известно?
— Проследите, чтобы он не покидал дом в ближайшие дни.
Ванзаров поклонился и вышел.
Во время водосвятия на Неве, в Высочайшем присутствии, при производстве установленного салюта произошел несчастный случай. Одним из орудий расположенных близ Биржи батарей был произведен вместо холостого выстрел картечью. Пули попали в полость у Иордани и на набережную, а также в фасад Зимнего дворца, в четырех окнах которого ими разбиты стекла. Ранен один нижний чин Санкт-Петербургской городской полиции. Других несчастий с людьми, насколько удалось выяснить, не было. Следствие производится. У раненого городового Романова пуля прошла через подглазную кость, искрошила левый глаз, в глубине прошла через основание носа и затем в мозг. Около трех часов дня был извлечен оттуда кусок свинца (картечи). Положение его весьма тяжелое.
То, что случилось потом, я узнал от моих подчиненных. Признаю, господа офицеры, я не был готов к таким последствиям. Тем горше они стали для меня. Однако отрицательный опыт считаю важным и полезным в работе. Борьба продолжается. Ни одно поражение не может ее остановить. Мы становимся только сильнее, изучая повадки врага, чтобы опережать его. В тот раз мы проиграли сражение, но не проиграли войну.
После тринадцати часов бесконечного допроса ротмистры Дукальский и фон Котен выбились из сил. Они испробовали все, что было в нашем арсенале. И даже особый препарат, который официально не существовал, но применялся в исключительных случаях, чтобы развязать язык особо упрямым подследственным. Полька молчала. Перестав ощущать боль, Зелиньска впала в глухой обморок. Продолжать допрос дальше не имело смысла. Вернее, было не с кем. Ее проволокли в соседнюю камеру за руки и бросили на солому. Очевидно, она пришла в себя около восьми часов утра, доползла до двери и ударила в нее локтем. Пальцы ее разбили в мясо.
Охранник Баландин прибежал на стук, открыл окошечко и спросил:
— Чего надо?
— Солдатик, мне бы яблочка, — сказала она, кашляя кровавой слюной.
— Тебе, видать, мозги отбили! Баланду через час получишь.
— Я заплачу. Сбегай на улицу, может, лотошник пройдет.
— Сколько дашь?
Зелиньска подтянула ногу, сняла ботинок и вытащила из-под стельки свернутую сотенку.
— Отдам за яблочко…
Сто рублей — двухмесячное жалованье унтер-офицера. Баландин запер окошечко камеры, проверил остальные двери и выбежал на набережную Мойки.
Неподалеку как раз прогуливались лотошники с пирожками, сластями и яблоками, прихваченными морозом. Баландин подозвал разносчика, спросил, сколько за пару красных. Тот попросил гривенник. Баландин сунул ему пятак, забрал три яблока и скрылся за воротами. Он просунул в камеру самое мелкое яблоко и получил купюру.
Примерно через час, то есть около девяти утра, ему приказали доставить арестованную на допрос. Баландин отпер дверь и обнаружил на соломе Зелиньску, лежащую на спине. Она не подавала признаков жизни. В угол камеры откатилось недоеденное яблоко. Охранник поднял тревогу. Прибывший доктор констатировал полную и окончательную смерть, наступившую чуть менее часа назад. Исследование яблока показало, что оно было густо посыпано цианистым калием. Как Зелиньской удалось сохранить яд, загадки не составило. В сене был обнаружен пузырек с кристалликами цианида, а в отодранной подметке выемка, как раз по размеру. Она боялась, что не сможет проглотить яд всухую, и подкупила охранника. За что он будет разжалован и предан суду.
Когда мне доложили о случившемся, я лично спустился в камеру. Шмель окончил свой полет на гнилой соломе. Даже после допроса с пристрастием она вызывала невольное восхищение своей красотой. А впрочем, наглостью и талантами — не меньшее.
Две мысли встревожили меня в тот миг. Я подумал: как жаль, что такие сильные личности сражаются не на нашей стороне. А еще: на империю надвигается катастрофа, которую я бессилен остановить. И к этой катастрофе приложила свою ручку пани Зелиньска. Чутье подсказывало, что я прав, и от этого было горько и тоскливо. Я устроил отменную головомойку Дукальскому с фон Котеном и отправил их на месяц в филерское наблюдение. Только это уже ничего не могло изменить.
Эта история, господа офицеры, является наглядным примером, что недооценка противника может привести к сокрушительным последствиям. Особенно если противник является твоим агентом. Надеюсь, это станет для вас хорошим примером внимательного и неравнодушного отношения к службе. Присматривайтесь к тем, кому вы доверяете. И не повторяйте моей ошибки: не доверяйте самым надежным и проверенным людям. Этим вы избежите не только внезапных провалов, но сохраните служебное положение. Чего я вам искренно желаю. Благодарю, господа, за внимание.
Ремарка: аплодисменты слушателей.
Агентов на филерский пост у дома Эбсвортов Ванзаров выбрал лично. Из-за недостатка людей, занятых в обеспечении особого положения, удалось взять только четырех человек: две смены по двое.
Филеры взяли под контроль особняк в Волховском переулке в шестом часу вечера 7 января. Они засекли возвращение Эдуарда Егоровича Эбсворта. Затем в восьмом часу приехал врач и через полчаса покинул особняк.
Всю ночь филеры не смыкали глаз. Ванзаров требовал обратить особое внимание на случайных, ничем не примечательных субъектов, которые могли вертеться около особняка. Но до утра было тихо.
В семь из дома вышли кухарки с огромными корзинами и вернулись с покупками к девяти.
В одиннадцать к дому подъехал личный экипаж главы семьи. Эдуард Эбсворт в сопровождении супруги отбыл на дневную прогулку.
В полдень из дверей особняка вышел молодой человек в роскошном пальто на собольем меху в сопровождении слуги. Ричард выглядел неважно, но передвигался без посторонней помощи. Слуга высвистал извозчика. Эбсворт-младший уселся в сани и отправился на Невский проспект.