Пятнадцать суток за сундук мертвеца
Шрифт:
Выступление пестры мне понравилось, но на всякий случай я зажмурилась: вдруг Сане вздумается опять голосовыми упражнениями заняться! Страсть как не люблю, когда на меня орут. Однако ничего подобного не произошло. Сашка скрипнул зубами и надавил на газ. Я очень хорошо понимала, что это еще не конец и что дома нас ждет серьезный разбор полетов, поэтому мечтала, чтобы дорога заняла как можно больше времени. К примеру, закончился бы бензин или чего-нибудь сломалось... Пока Саня будет чинить поломку, вся его злость и улетучится. Но мечтам моим не суждено было сбыться. Немцы, как известно, народ дотошный и добросовестный и машины собирают весьма и весьма надежные. Да и Сашка, по всему видать, тачку свою обожает и ухаживает за ней, как за любимой женщиной.
Наконец мы остановились.
— Вылезайте, — процедил Саня.
Я вышла из машины и огляделась. Мы стояли возле огромного дома, именуемого в народе «сталинским». Судя по оживленному движению машин даже в это позднее время и по шикарно офор-мленным витринам магазинов дом этот находился где-то в одном из престижных районов города.
— Куда это ты нас привез? — подозрительно осведомилась Клюквина, нервно озираясь. — Мы никуда не пойдем, так и знай!
Вместо ответа Сашка схватил нас за руки и потащил к подъезду. «Ленинградский проспект» — заметила я табличку на углу дома. «Значит, не тюрьма, — мелькнула мысль. — Уже хорошо».
В ярко освещенном подъезде за толстым стеклом сидел консьерж, парень лет тридцати в черной униформе.
— Витя, — обратился Сашка к охраннику. — Видишь этих двух особ?
Парень внимательно оглядел нас с ног до головы и утвердительно кивнул.
— Так вот. Они пока у меня поживут. Просьба к тебе: не выпускай их из дома ни под каким предлогом. Девицы они шустрые, могут придумать что угодно, вплоть до внезапной остановки жизнедеятельности вследствие полной парализации умственной активности. Будь готов ко всему и не верь ни единому их слову. Если они будут особенно настаивать, можешь применить физическую силу. Понял?
— Все понял, Александр Михайлович. Не волнуйтесь, не выпущу! — Виктор так глянул в нашу сторону, что стало ясно: этот не выпустит.
Сашка жил на третьем этаже в шикарной трехкомнатной квартире: высоченные потолки, огромный холл и кухня, по размеру больше похожая на столовую небольшого заводика. Никаким модным нынче евроремонтом здесь и не пахло, но было очень уютно, как-то по-домашнему.
— Это нарушение прав человека! — принялась чревовещать Клавдия. — Никто не имеет права лишать нас свободы без санкции соответствующих органов. Я напишу жалобу президенту!
— Хоть в ООН! Ты, Клавдия Сергеевна, пиши, а Афоня ошибки исправит, — хохотнул Саня и тут же снова помрачнел: — Так, быстро по комнатам! Все разговоры отложим до утра. На водные процедуры каждой из вас отводится по десять минут. Выполнять!
Я ринулась в ванную. «Господи, и угораздило же меня попросить помощи у этого придурка! — думала я, подставляя тело под прохладную водичку. — И как только Нинка терпела такого братца?! Теперь понятно, почему она так рано вышла замуж. Интересно, что там Клавдия говорила о правах человека?»
Когда я вышла из душа, Сашка молча взял меня за руку и отвел в одну из комнат. Возле огромной двуспальной кровати на высокой тумбочке стоял поднос с кое-какой едой и стаканом молока.
— Спасибо, Саша, — смущенно прошептала я, опуская глаза. — Наверное, мы тебя стесняем...
Сашка криво ухмыльнулся, пожал плечами и вышел, заперев меня с обратной стороны на ключ. Пока я с аппетитом перекусывала, с Клюквиной, вероятно, были произведены те же действия, что и со мной. Догадалась я потому, что до меня донеслись глухие удары и звуки штурма. Это свободолюбивая Клавкина натура протестовала против несправедливости. Впрочем, Клавдия скоро затихла: подозреваю, она уснула. Я же ворочалась в кровати, одолеваемая невеселыми мыслями. Черт нас поволок на эту дачу! Ведь если рассудить здраво, для чего понадобилась карта? Как справедливо заметил Александр Михайлович, не клад же мы собрались искать. К чему привело наше самоуправство, даже вспоминать не хотелось. Единственное, что удалось выяснить, — Семен мертв. Признаюсь, у меня возникала мысль — попробовать его найти. Версия получалась очень даже ничего: Сема обиделся на Колин некрасивый поступок, нашел его и убил. Только кто убил самого Семена?
В замке заелозил ключ. Я натянула одеяло до подбородка и замерла.
— Афоня, спишь? — послышался Сашкин шепот.
— Сплю, — так же шепотом ответила я, включая бра.
Сашка вошел в комнату, на цыпочках добрался до кровати и уселся в ногах.
— Я очень за вас испугался, — заговорил Саня после довольно продолжительного молчания, когда я уже начала размышлять над причиной его визита. — Домой звоню, никто не отвечает, на мобильник — абонент недоступен. Уж и не знал, чего думать. Прыгнул в машину, и к вам. Звонил, стучал... Спасибо, соседка сказала, что вы куда-то уехали уже поздно вечером. И что вас в Малаховку понесло? Нет, я, конечно, догадывался, что мой запрет вас не остановит. Но ехать на ночь глядя, по-моему, уже предел легкомыслия.
Я глубоко вздохнула и опустила голову. Удалось даже пару раз довольно натурально всхлипнуть. Сашка легонько потрепал меня по плечу:
— Ладно, Афонь, не расстраивайся ты так. Все уже позади.
— Саш, ты только не ругайся, ладно? Мы на даче труп нашли...
— Что?! — взвился Сашка, но тут же вновь понизил голос до шепота. — Опять? Богатый нынче урожай, как я погляжу! Кто же на этот раз?
— Семен...
— Какой Семен?
— Ну... тот самый... который с Колькой служил.
— Ты уверена?
— Почти на сто процентов. У трупа на шее был медальон из монеты. Помнишь, на кассете Коля рассказывал о нем?
Сашка вскочил и принялся вышагивать по комнате, Я напряженно следила за ним, пытаясь по лицу прочесть нашу дальнейшую судьбу. После нескольких минут метаний Сашка уселся рядом со мной, нежно обнял и серьезно попросил:
— Расскажи-ка мне все с самого начала.
— Как в электричке ехали, тоже рассказывать? — вздохнула я, устраивая голову у него на плече.
— Угу. И это тоже.
В продолжение рассказа я несколько раз принималась реветь, а Саня меня успокаивал, как мог. Причем чем дальше, тем методы успокоения становились все более откровенными и настойчивыми, а рассказ — более сбивчивым и путаным.
К концу повествования мы оба потеряли к этой истории всякий интерес и занялись более приятными делами...
Проснулась я от невыносимого стука в стену и совершенно диких воплей Клавдии:
— Афоня! Афанасия, мать твою! Этот козел ушел, а двери отпереть забыл! Я в туалет хочу, аж в ушах булькает! Чего делать-то?