Раб и солдат
Шрифт:
Неряшливый двор хана, засыпанный мраморной пылью и ярко освещенный горящими факелами, был забит возбужденными горцами. До них только что дошла весть об убийстве их лидера, князя Сефер-бея. Шум стоял неимоверный. Прибывали все новые и новые черкесы, добавляя свои голоса к общему хору. Призывы к кровной мести и споры о выборе новых вождей не утихали ни на секунду. Ждали посланцев от Февзи Ахмед-паши, командующего гвардией султана, и Хафыз-паши, покорителя Курдистана. Оба генерала были из адыгских родов и пользовались значительным влиянием в диаспоре.
Хватало
Я решительно вклинился в толпу. Люди расступились, с опаской поглядывая на мой эскорт.
— Слушайте! Слушайте все! Черную весть я принес вам, почтеннейшие!
— Кто ты? Откуда? — заголосили вокруг.
— Я Зелим-бей заговоренный!
Страшное слово «удэ»-колдун или «нарт» заметалось между пыльных галерей караван-сарая[3].
— Слыхали про тебя!
— Знаем такого!
— Он же урум! Тот самый, кто вынес Гассан-бея из боя! Кровник темиргоевцев. Эй, если тут есть кто из Темиргой, не вздумайте затевать канлу!
— Что нового скажешь? Что может быть хуже смерти Сефер-бея?! — закричал бородатый абазинец в ослепительно белой черкеске.
— Подробности смерти вождя хочу вам поведать!
— Тише! Тише! Дайте ему сказать!
— Вот человек, — я указал на Ахмета, — который закрыл глаза князю.
Я планировал устроить знатный шухер и без участия албанца. А с ним и подавно все должно было пойти, как по маслу. Все уставились на него, как на миссию. Ждали откровений. Ахмет не подкачал.
— Вот злодейская пуля, которой убили вашего вождя! — Ахмет задрал вверх руку с зажатой между пальцев пулей. — Как видите, пуля не простая. Она от английской винтовки.
Разумеется, пуля была не та, которой Фонтон убил Сефер-бея. После пристрелки штуцера у меня этого добра хватало. Я не забыл, как Джанхот показал мне пулю с ушками, которой был поражен в самое сердце Джамбулат Болотоко. Фокус, проделанный Ахметом, был моей маленькой местью англичанам за то, что случилось на берегу Кубани.
Пуля пошла по рукам. Черкесы вертели ее с недоумением.
— Странная! Почему англичане? Это они виноваты в смерти князя? Не уберегли! Они и убили! — послышались сердитые вопросы и обвинения. Среди них стали раздаваться нужные мне возгласы, — Месть! Месть! Месть! Отомстим за смерть вождя!
— Слушайте! Слушайте все! — снова закричал я.
— Тише, тише! Пусть Зелим-бей скажет слово!
— Вот человек, который видел убийцу, — я указал на Бахадура.
— Как?! Кто?! Пусть скажет! — заволновалась толпа.
— Он не может сказать! Он безъязыкий! — перекрикивая всех, завопил я что есть мочи. — Но он может указать дом, в который зашел человек с ружьем!
Что тут началось! В воздух взметнулись кинжалы и шашки. Кто-то, не выдержав, по черкесскому обычаю разрядил в воздух пистолет. На него набросились с упреками. Чай, не в горах! Держи себя в руках! Бахадур с удовольствием демонстрировал всем желающим свой рот. Слышались ахи и злобные призывы.
— Кто со мной? Я иду отомстить подлому убийце! — объявил я, закутывая лицо башлыком. — Веди нас, алжирец!
— Мы все пойдем! Разорвем на клочки! Изрежем! Растопчем! — поддержали меня многие.
Толпа, распаляясь все больше и больше, дружно повалила за мной и моим эскортом. Лишь черкесы в турецкой офицерской форме не последовали за нами. Они опасались погрома, который могли учинить рассвирепевшие горцы и последующего расследования. Но и не дернулись, чтобы нас остановить.
Не сложно догадаться, куда я повел отряд мстителей. Конечно, к дому начальника стражи Старого квартала. Пришла пора ему ответить за все свои злодеяния.
Бахадур довел нас до места. Никто не посмел встать на нашем пути. Люди безошибочно чувствовали запах еще не пролитой крови. Прятались в подворотнях при одном виде потрясающей в воздухе факелами, саблями и пистолетами группы, состоящей из прирожденных убийц. Встреченные патрули в ужасе разбегались. Не исключено, что они решили, что вернулись старые времена греческих погромов.
Алжирец указал на вход во двор. Толпа ворвалась внутрь. Послышались испуганные женские крики.
— Обыщите здесь все! — подлил я масла в огонь и предупредил, особо не надеясь. — Только не вздумайте поджигать, грабить и убивать женщин и детей! Насилия не потерплю!
Черкесы послушно разбрелись по скромному владению полицая. Его уже вытащили во двор. Он ничего не понимал. Призывал к порядку. Просил милости. Подскочивший Ахмет с размаху запечатал ему рот сильной оплеухой. Пленника бросили на колени. Какой-то черкес приставил к его шее кинжал. Из дома летели разбитые сундуки, мебель, циновки, ковры, посуда. Кто-то под шумок уже прятал под черкеской серебряный подсвечник или найденные монеты. Или волочил со двора упирающуюся женщину в надежде пристроить ее какому-нибудь торговцу на невольничьем базаре.
— Нашли! Нашли! — раздались крики.
Во двор прибежали те, кто вел обыск. В руках одного был злополучный штуцер. Винтовку пустили по рукам. Со знанием дела нюхали пахнувшее порохом дуло и прикладывали к нему предъявленную Ахметом пулю. Ни у кого не было и тени сомнения: виновник найден.
— Я начальник стражи Старого квартала! — прошепелявил полицай разбитым в кровь ртом.
— Ты покойник! — возразил ему старый черкес и воткнул опытной рукой свой кинжал в грудь мерзкого вымогателя и оборотня на защите закона.