Работа над ошибками
Шрифт:
Усевшись на край кровати, я стал быстро набирать сообщение, в котором хотел это объяснить, но в какой-то момент остановился и удалил все, что написал. А потом вообще отложил телефон в сторону. Что-то подсказывало, что сегодня в этом направлении уже не стоило делать лишних шагов. Надо было дать ей время пережить нахлынувшие эмоции и набраться терпения. Оставалось только злиться на самого себя и проклинать собственную глупость, невнимательность и невежество.
Но никто не запрещал навести кое-какие справки и подготовиться к завтрашнему дню, когда предстояло снова поговорить с Кайсой, несмотря на полный провал сегодняшней попытки. Поэтому я снова собрался с духом и позвонил человеку,
Старик не сразу ответил на звонок.
Его слабый с хрипотцой безразличный голос был трудно различим на фоне работающего телевизора, и я вспомнил, как он когда-то рассказывал о своей глуховатой супруге, которая вопреки здравому смыслу не желала пользоваться слуховым аппаратом.
– Как вы? – спросил я после того, как мы обменялись приветствиями.
– Если ты о том, как мы с Лоттой переживаем смерть единственного сына-наркомана, то мы справляемся. Скажем так, для нас это неожиданностью не было. Все к тому и шло… Причем, уже довольно давно.
– Сочувствую.
– Спасибо. Как твоя нога, парень? Хромаешь?
– Хромаю, – ответил я. – Спасибо, что вынули пулю и помогли Кайсе посадить меня на тот самолет, сказали, что я с вами, когда я назвался другим именем.
– Ты уже благодарил меня за это… Так что не стоит повторяться.
– Да? Я и не помню…
– Не удивительно. Вы тогда с этим обезьяноподобным репортером неплохо так набрались в полете. Уж на радостях или от страха, не знаю. И, знаешь, дело твое, конечно, но я бы тебе посоветовал больше не прикладываться к бутылке, если потом не можешь держать себя в руках и следить за тем, что и кому говоришь…
– Вам я тоже чего-то наговорил?
– Нет. Мне, слава богу, нет. Иначе, я бы с тобой сейчас не разговаривал.
– Да, уж… Хочется списать это на стресс, но не буду обманывать вас и себя тоже…
– Ой, избавь меня от этого! – вздохнул старик в трубку. – Говори уже, зачем я тебе понадобился. Ты же не просто так позвонил, чтобы поболтать по душам?
– Да вообще-то…
– Ну, так выкладывай уже.
– Я хотел вас спросить о Кайсе.
– Ты ее сильно обидел, парень! Поверь мне, я ее давно знаю, но еще никогда не видел такой расстроенной. И ей на самом деле есть на что обижаться, потому что я слышал твои слова…
– И что я ей сказал?
– Об этом тебе лучше с ней поговорить, а не со мной.
– Так в том-то и беда, что она не хочет говорить со мной. Бросила трубку и не отвечает на звонки. Даже не позволила толком извиниться.
– А я тогда чем могу тебе помочь?
– Я подумал, может, у вас есть ее адрес в Стокгольме?
– И ты, ради того, чтобы извиниться, поедешь в Стокгольм?
– Я уже здесь.
– Хм… Даже так? Признаюсь, Володья, – медленно заговорил он после небольшой паузы, как и большинство иностранцев, произнося мое имя излишне смягчая в нем последнюю согласную. – Уверен, что я много чего выслушаю от Кайсы, если дам тебе ее адрес, и она об этом узнает.
– Я не скажу ей. Не выдам вас. Честное слово, Олоф!
– А то она совсем дурочка и не поймет! – не без возмущения и с вызовом резко ответил мне старик, но потом вздохнул и, словно махнув рукой, проговорил. – А черт с тобой. Запишешь?
– Сейчас! Секундочку! – я бросился к письменному столу, открыл свой разваливающийся блокнот на пустой странице и, схватив ручку, приготовился записывать. – Да, говорите… Я готов!
– Шустрый
Пару минут я слушал его кряхтение и недовольное сопение в трубку, шелест бумажных страниц блокнота, приглушенные покашливания его престарелой супруги вперемешку с обрывками диалога героев какого-то сериала, от совместного просмотра которого я, видимо, оторвал старика, а потом Олоф Хенрикссон, наконец, сказал:
– Вот он, ее адрес. Пиши…
И я быстро записал под диктовку район, название улицы и номер дома. Более того, Олоф Хенрикссон продиктовал мне ее домашний номер телефона и адрес клиники, куда Кайса Энгстрем временно устроилась медсестрой после возвращения из Африки, чтобы не сидеть без дела, пока не найдет работу получше. Я поблагодарил старика и еще раз пообещал ему не выдавать его, когда буду говорить с Кайсой. А когда пришло время прощаться, вдруг решил еще раз попытать удачу и не дал ему повесить трубку:
– Подождите, Олоф!
– Что еще? – проворчал он. – Я тебе не справочное бюро…
– Знаю. Простите, но мало ли… У вас нет телефона Андерса Хольма?
– Это тот самый патлатый репортер, разрисованный татуировками, как вождь маори, и с серьгой в ухе, с которым ты напился, когда мы летели в Кано?
– Да. Он самый.
– Нет. Того небольшого опыта общения, когда мы несколько раз пересекались в Газабуре, мне вполне хватило, чтобы понять – у нас с этим человеком нет ничего общего. Его взгляды диаметрально противоположны моим, а жизненные ценности вызывают не просто сомнение, а неприязнь и отторжение. Так что с этим вопросом обратись к кому-нибудь еще.
На этом я снова поблагодарил Олофа Хенрикссона и мы попрощались.
Разговор этот оставил какое-то гнетущее впечатление, словно я ненароком взболомутил давно отстоявшуюся воду, потревожив этого человека. Но я мысленно придушил свою совесть и заставил ее забиться в дальний угол, успокоив себя тем, что если бы не этот звонок старому хирургу, то я не получил бы шанса поговорить завтра с Кайсой, попросить у нее прощения и попытаться выведать, где можно найти Андерса Хольма.
Я посмотрел на часы. На них было 14:05. Время тянулось медленно. Но сидеть до вечера в номере я не хотел. С каких-то пор я утратил свою прежнюю способность убивать время, просто глядя в потолок. Поэтому я запер документы, записную книжку и основную часть наличных денег в сейфе, накинул кожаную куртку, сунул во внутренний карман погремушку, купленную для малыша Ивора и Аники еще в Москве, вышел и запер номер. Спустился на первый этаж отеля, где на застекленной веранде рядом с кофе-машиной стоял поднос с печеньем и конфетами для постояльцев, и устроил себе незамысловатый полдник, прежде чем отправиться в город.
Несмотря на то, что на улице было пасмурно и ветрено, я все равно вдоволь нагулялся по средневековым мощеным улицам, дорожкам и переулкам района Гамла-Стан, по которым успел соскучиться за то время, что не был здесь. С удовольствием побродил среди старых зданий, потолкался в туристической давке на Сторторгет и едва протиснулся между домами в переулке Мортена Тротзига – самой узкой улице Стокгольма. Благо – после обеда немного распогодилось, и небо перестало осыпать город мелкой моросью.
Потом на своих двоих через все мосты и пешеходные переходы перебрался на остров Кунгсхольмен, где погулял на территории Стокгольмской ратуши и прошелся вдоль Норр Маларстранд мимо целой вереницы пришвартованных в два ряда лодок, катеров и баркасов. Выпил кофе в баре, расположившемся на понтоне в водах залива Риддафьерден, а оттуда отправился в район Мариеберг.