Рабы Парижа
Шрифт:
— И, главное, ради чего все это делалось, — не унимался старик, — ради кого разваливается состояние, которое я наживал всю жизнь? Ради развратной девки, его любовницы, которой он присвоил титул "маркизы де Шантемиль". Маркиз Гастон, маркиза де Шантемиль! До стойная пара!
На этот раз "маркиз" подскочил, как ужаленный.
— Ну, этого я не потерплю, чтобы моя Зора…
Отец нервно рассмеялся.
— Скажи, пожалуйста! Ну, так обожди, пока тебе исполнится двадцать один год! А до тех пор я прикажу всех твоих маркиз и виконтесс посадить в тюрьму, чтобы они не связывались с несовершеннолетним!
— Что? Нет, вы не сделаете этого! Папа, вы не сделаете…
— Непременно сделаю. Спасибо, Катен объяснил мне все мои права. Вы — несовершеннолетний идиот, а ваша Зора — ловкая интриганка. Суд снизойдет к просьбе отца. А закон для таких особ ясен и неумолим. Я сам его только что читал.
— Но, папа! Ради Бога!…
— И не проси! Я долго терпел, но теперь вижу, надо положить конец этому безумству. Это уже не шалости, а преступление. Жалоба прокурору написана и сегодня же Катен подаст ее. Так что еще до наступления ночи ваша маркиза или виконтесса получит по заслугам!
Последний удар оказался не по силам самозванному маркизу. Он побелел и разревелся, как ребенок.
— Но, Зора — в тюрьме! Зора — под арестом! — всхлипывал он, захлебываясь слезами.
— Вот именно. Сначала в полиции вместе с карманниками и пьяными воришками, а потом в Сен-Лазаре!
Это оказалось слишком для жалкого потомка. Он закричал, забился на полу, выкрикивая:
— Вы злоупотребляете своими родительскими правами! Так знайте, мы явимся в полицию, я с друзьями, назло вам и вашему Катену, и освищем вас обоих. Я сяду рядом с ней на скамью подсудимых. Накуплю ей бриллиантов, а когда дождусь совершеннолетия, все равно женюсь на ней. Что, взяли? Все журналы будут писать об этом! Мне это будет очень приятно!
Отец медленно поднимался со своего места.
В эту минуту Андре схватил юного негодяя за шиворот и вытолкал за дверь.
— Зачем вы это сделали? — строго спросил старик. — Теперь он побежит к этой… предупредит ее, и она ускользнет от рук правосудия. Этого не должно случиться.
— Не надо, успокойтесь, — говорил Андре, пытаясь его удержать.
Но старик оттолкнул его и, шатаясь, вышел из кабинета.
— Быть беде, — подумал Андре, ожидая развязки.
Минут через десять старый Ганделю вернулся. Он стал спокойнее, но лицо его оставалось грустным.
— Я запер его, а ключ отдал надежному слуге. К ней он теперь не попадет. Но мне от этого не легче. Ох, совсем не легче…
— Надо проследить, чтобы он что-нибудь не сделал с собой, — обеспокоился Андре.
Старик пожал плечами, губы его скривила жалкая улыбка.
— Это он-то? — презрительно спросил он, — скорее от его пальто можно ждать решительного поступка, чем от него! Разве он мужчина? Посмотрите на него. Валяется на постели и льет слезы, Пора давно мне одуматься и, вместо того, чтобы потакать ему, взять его в жесткие руки. Завтра же соберу семейный совет и объявлю, чтобы никто не давал ему ни сантима! Пусть подумает над тем, что деньги в его возрасте пора зарабатывать. А его девку непременно посажу. Пусть хоть все журналы разом поднимают скандал!
— Может быть, вы все-таки найдете другое средство… — заметил Андре.
— Нет, другого средства быть не может. Надо научиться переносить скандалы и мнимые бесчестия, чтобы не прийти к настоящим. Не известно, с кем он связался, сам бы он до махинации с кредиторами не додумался бы.
Любящий отец пытался найти оправдания своему непутевому сыну.
— Пора, однако, заняться делом. Прошу вас, забудьте те неприятные минуты, которые я невольно заставил вас пережить. Идемте на стройку…
Выходя, он оглянулся вокруг.
— М-да, печальная картина. Все разбито вдребезги. А какая хорошая была мебель… Сколько труда в нее вложено. Видите, как нехорошо поддаваться своим эмоциям.
Он обернулся и крепко пожал Андре руку.
— Бог наградит вас. Сегодня вы спасли жизнь моему сыну, а следовательно и мне. Таких услуг я не забываю. Теперь займемся делом, которое нас ожидает. Но по дороге зайдем куда-нибудь перекусить…
Андре с удовольствием принял предложение. Он гордился уважением этого простого, но глубоко честного человека.
Прийдя на стройку, они застали там более дюжины молодых художников и скульпторов, но, против обыкновения, подрядчик не уделил им внимания. Все его мысли были на улице Шоссе-д' Антен, возле сына.
Минут через пятнадцать он подошел к Андре.
— Я, пожалуй, вернусь к себе, — проговорил он устало, — о деле поговорим завтра…
И быстро ушел…
Художники и рабочие переглянулись.
Андре переоделся в рабочую одежду.
Только он принялся за работу, как к нему подбежал один из учеников и сказал, что какой-то хорошо одетый господин непременно хочет его видеть.
Андре с досадой оторвался от работы и сбежал вниз. Но вся его досада исчезла, как только он увидел барона Брюле-Фаверлея.
— О, вас я всегда рад видеть, — воскликнул он, — извините, не могу подать руки, весь в алебастре.
Вдруг он заметил, что барон чем-то расстроен.
— Что случилось? — спросил он, бледнея. — Сабине плохо?
Гонтран опустил голову.
— Если у вас есть время, то поехали ко мне. Здоровье мадемуазель Мюсидан поправилось, но… но, час от часу не легче…
— Господи! Что там опять произошло? — произнес потрясенный художник, — обождите, я сейчас переоденусь…
— Да бросьте…
— Но я же в блузе и весь испачкан!
— Да какое это имеет значение?
— Для вас имеет. Встретится кто-то из вашего круга, пойдут ненужные разговоры…
— Да пусть болтают, что хотят, поехали скорее, — сказал тот и, схватив художника за рукав, потянул его за собой.