Ради тебя одной
Шрифт:
Ребятам из припаркованных в запретной зоне «мерсов» стыд в подобной ситуации вряд ли грозил. Впрочем, в Москве водители не очень-то и разбегаются перед всеми этими маячками да похрюкивающими спецсигналами. Слишком много развелось в столице вождей.
– Пошли? – спросил он Лариску и Наталью. Не дожидаясь ответа, подхватил два чемодана и направился к самораздвигающимся шереметьевским дверям – двадцать лет назад они производили неизгладимое впечатление на советского обывателя, чудом получившего возможность посмотреть другой мир. «Самодвижные» двери международного аэропорта Шереметьево тогда сами были частью другого мира, пугающего (пропагандисты не зря ели свой хлеб), но и чертовски притягательного.
Они вошли в зал отлета. Ефим поставил чемоданы на пол и двинулся к информационному табло. Мигающие зеленые огоньки напротив текста подсказывали, что рейс на Барселону уже регистрировался у четвертой стойки.
Он подтащил поклажу к началу таможенной зоны и остановился:
– Ну что, будем прощаться?
Лариска сразу всплакнула – она не любила расставаться с не так давно обретенным папой и даже первое в жизни путешествие в неведомую Испанию ее не радовало. «Ничего, – подумал умудренный житейским опытом Ефим. – Сядет в кресло, принесут конфеты и лимонад, и снова будет счастлива». Он ласково провел ладонью по каштановым волосам:
– Я прилечу к тебе в Барселону.
– Пожалуйста, поехали с нами, Ефим, – попросила она. Так папой и не зовет. Наталью стала звать мамой, а его по-прежнему – Ефим. Но, как говорится, хоть горшком назови: не надо много проницательности, чтобы понять, что эти двое очень разновозрастных людей друг к другу сильно привязаны. Причем Береславский никогда не предпринимал ничего специального, чтобы сдружиться с приемной дочерью. Он вел себя с ней так, как с любым другим взрослым человеком. Впрочем, так же он общался и со всеми остальными людьми, независимо от возраста, пола, образования. Ефим искренне считал, что если трехлетний малыш гад «по жизни», то так оно и будет. Может, научится со временем свое гадство внешне скрывать. Но измениться – вряд ли.
– Я не могу, Лариска, – ответил Ефим.
– Почему?
– Я же тебе говорил. Дела.
– У тебя всегда дела.
– Сейчас они срочные. Сделаю – прилечу к вам.
– Не ввязывайся, пожалуйста, – прошептала Наталья. Впрочем, без всякой надежды: твердо знала, что ввяжется непременно.
– Все будет нормально, – не слишком убедительно заверил ее Ефим.
Наталья всплакнула, осторожно промокнула глаза тончайшим батистовым платочком и, поцеловав мужа, направилась с Лариской к таможеннику. Для себя она решила, что как только пристроит там дочку – а пристроит наверняка, с деньгами у них стало гораздо легче, – то сразу вернется в Москву и постарается помочь Ефиму. Слава богу, связи у нее за годы работы в министерстве тоже были серьезные.
Ефим помог донести тяжелые чемоданы к таможенной стойке. Дальше его не пустят, и Наталья все потащит сама: бесплатных тележек – неотъемлемого атрибута любого европейского аэропорта – в Шереметьеве отродясь не было [6] . Он дождался, пока его женщины пройдут таможню и погранцов – их будочки были видны из-за стеклянной стены, отгораживающей зал отлета и таможенную зону. Девчонки в последний раз помахали рукой, и Береславский, успокоенный, направился к выходу.
6
Бесплатные тележки в Шереметьеве – еще одно доказательство материальности словес: не прошло и месяца с момента написания романа, как в Шереметьеве появились-таки бесплатные тележки…
Все. Тыл чист.
Он даже испытал какой-то подъем. Впереди – драка, и он не будет безучастным зрителем или, хуже того, беспомощной жертвой. И еще странная мыслишка вылезла: впервые за два года он снова холост. Нет, Наталья его всем устраивала. Но… «Это сладкое слово «свобода»! Был такой фильм в стародавние времена. Хорошее название.
Он подошел к машине. Возле нее, как и следовало ожидать, уже стоял милиционер.
– Нарушаем? – спросил тот, показывая своей полосатой палочкой на знак.
– Мне можно, – спокойно сказал Ефим. Москва – прекрасный город. Здесь столько всякого важного народу, что любой мент запутается. И потом, чем Ефим хуже вождей из «мерсов»? По крайней мере его старенькая «аудюха» куплена на свои.
– Почему это? – опешил страж порядка.
– Сообрази сам, – холодно сказал Береславский. – Скажи им, – он показал рукой на пустые «мерсы», – что я уехал.
– Хорошо, – сообразил тот. – Куда – знают?
– В Кремль, – холодно отрезал Ефим. «Это я, пожалуй, перегнул», – мысленно почесал он свою репу. Но, как солисту в джаз-банде, ему всегда было сложно вовремя остановиться. Впрочем, гаишника объяснение абсолютно удовлетворило.
– Хорошо, – кивнул он и неспешной походкой направился к только что затормозившей в запретной зоне бежевой «десятке». Из нее начала выгружаться семья с детьми. «Без обеда этот парень не останется», – понял Ефим и с чистой совестью отправился в город.
На работу он прибыл, полный воинственного энтузиазма, однако первые же звонки сильно поколебали его уверенность в светлом будущем. Оказалось, генерал милиции Юрка Иванов, друг его детства и абсолютно надежный человек, уже три месяца, как рулил важной частью чеченской операции и практически был недосягаем. По крайней мере, в оперативном плане. Еще два приятеля, правда, уже не столь близких, тоже отсутствовали: один – в отпуске, другой в командировке.
Странному своему другу Флеру – парню, с которым Ефима многое связывало в юности и который здорово ему помог при прошлом наезде, – Береславский даже не стал звонить. По причине сколь печальной, столь и обыденной: Флер, руководивший чуть не половиной славянской оргпреступности, более года назад был убит хулиганом, сопливым полудурком, возле собственного офиса. Трагический результат случайной уличной ссоры – из-за девчонки, за которую Флер заступился.
«Камикадзе» тут же был уничтожен, что, впрочем, никак не помогло Максиму Флерову, получившему в грудь четыре пули из «ТТ». Был бы это более современный пистолет – Флер остался бы жив: он никогда не выходил из дома без легкого бронежилета. Но потому и любят киллеры «ТТ», что этот музейный экспонат со своей заостренной пулей калибра 7.62 и сверхзвуковой начальной скоростью – более четырехсот метров в секунду (существенно больше, чем у «ПМ») – пробивает почти все типы стандартных бронежилетов.
Ефим ездил на похороны Флера, хотя его хором отговаривали, даже Ивлиев. Но Береславский счел, что негоже из политических соображений отказываться от юношеской дружбы. И уж никак не годится забывать сделанное тебе добро: если бы не Флер, Сашка из тюрьмы вряд ли бы вышел живым. Кстати, Береславский отнюдь не выглядел инородным телом среди прочих гостей. Кроме мужиков с грубыми лицами и изрисованными телами – дело было в июле, прикатило немало цивильно выглядевших людей. Толпа собралась огромная, кругом крутились журналисты и работники невидимого фронта, активно созидающие вербальные и аудиовизуальные материалы.