Ради тебя одной
Шрифт:
– У меня семнадцать человек и восемьдесят два адреса, – не согласился подчиненный. – К тому же я не могу к Велегурову посылать людей поодиночке. Можно еще раз посетить алкаша, но значит, чего-то другого не успеем. А чужих в дело вводить – только темп потеряем.
– Тебе виднее, – согласился Прохоров. – Я только к тому, чтобы ты этих орлов из «Беора» держал за серьезных. Пока они нанесли нам больше потерь, чем мы им.
– Зато главные их козыри выбиты, – перешел к приятным новостям Вепрев. Анатолий Алексеевич уже знал о пленении подполковника Ивлиева, но счел нужным выразить признательность
…Старик попался просто и бесславно. Можно сказать, как последний фраер. Он вышел утром во двор и направился к метро. Пошел так, как ходил обычно – не по круговой асфальтовой дорожке, а напрямик, через детскую площадку.
Ивлиев с презрением оглядел эту «архитектуру малых форм». Построить еще сумели, а вот уследить за состоянием – выше их сил. Металлическая горка вся погнута, песочницы раздолбаны. Да и песок в них позапрошлогодний, густо засеянный собачьими какашками. Даже качели умудрились разбить сограждане: металлические штанги оторваны и валяются неподалеку. Правда, пацаны состряпали веревочное подобие развлекательного аттракциона: то, что в народе называют «тарзанкой». Толстая веревка – почти канат! – была привязана к верхней, довольно высокой перекладине качелей. Снизу на веревке был завязан огромный узел. Дети «тарзанку» любили и выделывали на ней поистине акробатические трюки.
Вот и сейчас на «тарзанке», обхватив веревку ногами, тихонько раскачивался пацан лет двенадцати в ярко-желтой куртке. Лица пацана Ивлиев не видел – тот был к нему спиной, – но уж наверняка не интеллектуал. По крайней мере время школьное. А этот обалдуй терзает «тарзанку».
Ивлиев уже хотел остановить веревку и развернуть к себе пацана, чтобы слегка прочистить тому мозги. Но передумал: сейчас пошлют его матерно, и что прикажете делать? Дать в морду ребенку?
Нет уж, пусть лучше качается.
Что-то тревожило Ивлиева. Развившееся за десятилетия чутье так и говорило ему: «Будь осторожен!» Где же опасность, черт их дери, всех этих прохоровых! Самое печальное, что его ведомство, с которым он связи не порывал никогда, заниматься Прохоровым не захотело. «Время не пришло», – с сожалением объяснил генерал, которого много-много лет назад Ивлиев научил метко стрелять. С трудом – туповат к этому делу был летеха, но научил.
– Значит, пока он может народишко убивать? – уточнил старик.
– Если кого-то убьет, будет тема для разговора, – резковато оборвал его генерал, всегда относившийся к деду очень хорошо. – Вас в обиду не дадим. Если чего заметите – сразу звоните. Выделим охрану.
– Спасибо, – не на шутку обиделся Ивлиев. – Надеюсь, сам справлюсь. «Стечкин» пока удержать могу.
Он и в самом деле снова стал носить с собой гигантскую кобуру с жуткой, аж двадцатизарядной бандурой. Несмотря на предложение генерала, менять свое ужасное оружие на более современное и малогабаритное он отказался наотрез. В руках деда старый добрый «стечкин» с пятидесяти метров выбивал из полсотни очков минимум сорок восемь.
Обиделся старик тогда не на шутку, а прав оказался все-таки генерал. Потому что поймали подполковника Ивлиева как цыпленка. Он уже почти миновал пацана в желтой куртке, как тот вдруг вертанулся на своей
Дед, теряя сознание, махнул напоследок своей костлявой рукой, и мальчик-мужик лишился двух передних зубов. Вообще-то он должен был лишиться глаза, но быстро среагировал, в то время как реакция Ивлиева уже была заторможенной.
«Скорая помощь» подлетела так поспешно, что любой здравомыслящий человек по идее должен был разгадать спектакль. Однако, видно, не было здравомыслящих среди спешащей к метро толпы. Да и люди шли от деда довольно далеко – метрах в пятидесяти. Только посматривали в сторону инцидента. А на детской площадке у дедова тела ковырялись лишь трое: скулящий «мальчик» да «врач» с «фельдшером», которые, впрочем, вряд ли когда-нибудь бывали в мединституте.
Старика запихнули в краснокрестую «Газель», она быстро развернулась и помчалась прочь, завывая сиреной.
По дороге Ивлиев пришел в себя, что стоило невезучему лилипуту еще одного зуба и трещины в коленном суставе. А деду – лошадиной дозы снотворного, которое все же свалило неугомонного бойца. На сей раз – надолго.
Карлик еще в дороге порывался придушить Ивлиева, но «врач» доступно объяснил, что если старик помрет, то он сделает своего мелкого бойца на метр длиннее. Причем без всякого наркоза. Такое указание «врач» получил от самого главного. «Если старик помрет, всем вам п…ц», – сказал Вепрев на инструктаже. А уж коли Вепрев, только что потерявший племянника, не разрешал по-настоящему трогать деда, значит, на то были серьезные основания.
– Ивлиев обездвижен – это хорошо, – задумчиво произнес Прохоров. – Он у них – душа компании. Без него Береславский вряд ли выдержит давление.
– И еще одна вещь, – сказал Вепрев. Он достал из портфеля пластиковый пакет, вынул из него что-то непонятное, тоже завернутое в полиэтилен.
– Это еще что? – спросил Жаба.
– Это, Анатолий Алексеевич, наш главный сюрприз, – улыбнулся Вепрев. Похоже, не вся информация достигает августейших ушей. Что, безусловно, хорошо.
– Откуда головешки такие вонючие? – неделикатно поинтересовался Прохоров, наблюдая, как на драгоценной столешнице раскладывают нечто, недавно вынутое из костра. Пусть и на полиэтиленчик, аккуратно подстеленный, а все равно неприятно. К тому же остатки действительно пованивали горелой пластмассой. – Что ты принес?
– Что просили, – удовлетворенно ответил Вепрев.
Настроение его поднялось. Племяша, конечно, жалко, но, откровенно говоря, особо родственных чувств он к Голикову не испытывал никогда. Более того, подозревал, что молодой и шустрый Антоша сам метит на его, Вепрева, место. Эти соображения не уменьшают желания поскорее пальнуть в убийцу Антона, но и не делают горе Вепрева истинно горьким. Кроме того, приближенный Прохорова понимал, что за добытую им штуку положено вознаграждение. А с учетом того, что Жаба, при всех его ужасающих недостатках, в интересах дела никогда не был жадным, сумма могла быть приличной. Очень приличной.